Зеркало, зеркало - Кара Делевинь

Когда бритва закончила жужжать, из зеркала на меня смотрел совсем другой человек. Домой идти мне не улыбалось – хотелось еще немного побыть собой, прежде чем меня начнут распекать за то, что я не отвечаю родительским представлениям о примерном подростке из семьи среднего класса. Тут мне и попалась на глаза увешанная эскизами витрина тату-салона. Денег на хорошую татушку у меня хватало – спасибо субботним сменам в супермаркете. Ну, думаю, была не была, все равно взашей вытолкают, потому что мне на вид не больше одиннадцати.

Может, дело было в новой стрижке, может, еще в чем, но меня не выставили, даже паспорт не спросили. Громадный мужик с бородой до пояса приносил каталог за каталогом и ничуть меня не торопил. Одна татуировка мне особенно понравилась: такая рыба-молот из символов, похожих на древние письмена.

– Это знак силы. Воин, защитник, – пояснил он. – Его носит человек, который пойдет на все ради тех, кого любит.

– Хочу ее! – Тут до меня дошло, что есть только одно место, где ее уж точно не запалят, и щеки залились румянцем. – На попе.

Он смерил меня внимательным взглядом, должно быть, пытаясь понять, что же такого в этом рыжеволосом существе с выбритой на три четверти головой есть от воина и защитника. В конце концов он пожал плечами и сказал:

– Там будет больно.

– Ничего, потерплю.

– Ну, кожа твоя.

Он меня не обманул: больно было просто пипец как. Машинка будто сверлила мне кости, кожа горела, нервные окончания выли в ответ на каждый укол. Пытка, казалось, тянулась часами, но в какой-то момент мне удалось раствориться в боли, и она стала наполнять каждый мой вдох и выдох. Наконец он закончил, соскреб меня со стола и подвел к зеркалу. У меня на глазах цвета татуировки – зеленый и голубой – ожили, заиграли, заструились. Тут же по телу разлились тепло и покой. Мне стало хорошо и уютно в собственной шкуре, даже самооценка поднялась. Правду говорят: надо показывать миру свою истинную сущность. Всегда.

Зад потом болел целую вечность – еще бы! – но мне было плевать. Мне нравилась боль, нравилась моя рыба-молот и что никто о ней не знает, потому что это означало, что никто по-настоящему не знает меня, даже самые близкие друзья.

Третья татуировка у меня под мышкой, на уровне сердца. Мне было очень плохо после исчезновения Най, хотелось заглушить эмоциональную боль физической, а жопа к тому времени уже почти прошла – вот и пришлось нанести еще один визит бородатому мужику. Результатом стала волна, разбивающаяся о скалы. Вода, которая движется, меняется, преобразуется, набирает скорость. Я волна, пришло мне тогда в голову, разобьюсь о скалы – море выкует меня обратно.

Помню, захотелось поделиться этой мыслью с Най, крутая вышла бы строчка для песни, но ее рядом не было: она пропадала в том месте, где сделала это.

Эту татуировку.

Из-за нее-то я и психую.

Наоми никакие силы на свете не заставили бы сделать наколку. Да она их терпеть не могла.

Мы с Най часто смотрели передачу «Работа над ошибками: татуировки», и она всегда говорила, что на это шоу попадают только конченые кретины, ведь кому еще взбредет в голову завалиться пьяным в тату-салон и сделать себе татуировку в виде члена? Те, кто делают наколки, твердила она, не задумываются о том, как они будут выглядеть в старости, когда кожа обвиснет и покроется морщинами. И вообще Най считала, что у таких людей одно тщеславие, а индивидуальности никакой.

Короче, та девушка, которая гуляла с нами за день до своего исчезновения, которая танцевала в желтом платье босиком, ни за что в жизни не стала бы делать тату.

– Офигеть… – Роуз садится на колени рядом со мной и вглядывается в необычный синий узор.

– Ну дела, – раздается голос Лео у нас за спиной.

Татуировка выполнена в форме полукруга, размером она, считай, не больше пятидесятипенсовой монетки, а внутри разукрашена четким абстрактным узором. Плавные изгибы, прямые углы, точки и черточки – столько деталей, столько слоев, но где же во всем этом смысл? Впрочем, если долго глядеть, плоские линии становятся выпуклыми фигурами, превращаются в лица, силуэты животных. Но стоит только моргнуть, и все исчезает.

– Настолько детальную проработку на таком маленьком участке мог сделать только крутой мастер, – говорю я. – Смотрите, как все четко и ровно, и никаких подтеков. У друга на хате тебе так не набьют. Это дело рук профессионала. Надо сообщить в полицию.

– С каких пор ты у нас разбираешься в наколках? – говорит Лео. – В жопу копов! Ну скажем мы им, и что от этого изменится?

– Раньше у нее татуировки не было, значит, она сделала ее после того, как убежала из дома. Может, полиция узнает, в каком она была салоне, кто с ней туда заходил, как она расплачивалась… – Я оборачиваюсь к Роуз. – Мы просто обязаны им сообщить, скажи?

Она кивает, а Лео раздраженно качает головой.

– Чего ты так разнервничался? – спрашивает Роуз, и он упирает взгляд в пол.

– Ничего я не разнервничался, просто… мне пришлось несладко, когда она сбежала, если вы помните. Не хочу, чтоб они снова вокруг меня вертелись, особенно сейчас.

Когда ты из такого неблагополучного района, как Лео, полиция всегда во всем подозревает именно тебя. Там живет много хороших людей, взять хотя бы Лео с его мамой, но из-за высокого уровня преступности, торговли наркотиками и кучи враждующих между собой банд район приобрел дурную славу. Стоило полицейским узнать, что Наоми дружит с парнем из этой округи, чей старший брат мотает срок за нападение при отягчающих обстоятельствах, и они набросились на Лео, как свора голодных собак. Его дольше всех допрашивали, ему позже всех вернули телефон с ноутбуком. Он ли посещал данные порносайты? По какой статье сидит его брат? Вопросы все сыпались и сыпались. Да, Лео крепко досталось, и его это очень разозлило. Он потерял последние остатки доверия к полиции.

Разве можно винить его в том, что он хочет держаться от людей в форме подальше?

– Думаю, можно и не впутывать в это дело полицию, – говорю я неуверенным голосом.

– У нас нет другого выхода, – вмешивается Роуз. – Это вообще-то улика.

– Вы не догоняете, – говорит Лео. – Подумаешь, сбежавшая из дома девочка сделала тату! Это им ни о чем не скажет, Роуз.

Роуз переводит взгляд на меня, и я пожимаю плечами: он прав.

– Мы-то с вами знаем, что-то здесь не так. Но копы разбираться не станут, и пальцем не пошевелят. Надо самим узнать, где она ее набила.

– Ну, скажем тогда Джеки с Максом: они знают Най, они знают, что она бы не стала делать татуировку, – говорит Роуз упрямо. Она терпеть не может, когда оказывается неправа.

На этом мы втроем и сходимся.

– Мне бы воздухом подышать, – говорит Лео. – У меня от этого места…

Опустив голову и засунув руки в карманы, он уходит.

– Как мы могли ее проглядеть? – Джеки держит в руках ладонь дочери, рассматривая тату на запястье. Макс – между бровей глубокая складка – стоит чуть позади. Эш расположилась у окна и наблюдает за происходящим с непроницаемым выражением лица. Солнце подсвечивает красные прядки в ее черных волосах. Интересно, что происходит у нее в голове? – Сразу видно, татуировку сделали недавно. Кожа под ней выпуклая и все еще немного розовая. Неужели вы ее не заметили? – обращается она к докторше.