Имя звезды - Морин Джонсон

— Ты меня прости, — сказала я. — Джером не велел тебе говорить. А когда ты стала объяснять про эти ваши здешние версали-под-майонезом, я обо всем забыла.

— Да ничего, — сказала она. — Могла бы и сама сообразить.

Подлетел Джером — улыбка от уха до уха.

— Я подобрался к самому ограждению, — объявил он. — Ладно, пошли. Самое время выпить.

Мы отправились в паб на другой улице, ближе к Вексфорду. Паб меня не разочаровал. Там имелось все, что обещали в Интернете, — большая деревянная стойка, толпа народу, высокие стаканы. Из нас троих восемнадцать исполнилось только Джерому, плюс Джаза сказала, что он обязан проставиться за то, что затащил нас на место преступления, — словом, покупать спиртное поручили ему. Джаза попросила вина, а я — пива, потому что слышала, что в пабе положено пить именно пиво. Джером, не прекословя, отправился к стойке. В зале все места были заняты, поэтому мы вышли наружу и встали у маленького столика рядом с обогревателем. Наши лица почти соприкасались над узкой столешницей, кожа отсвечивала красным. Джаза довольно быстро расправилась со своим бокалом. Я же выяснила, что пинта пива — это очень много пива. Но решила не сдаваться.

Джером продолжал рассказывать про сегодняшние события:

— У убитой не только та же фамилия, что и у жертвы тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, они еще и ровесницы, обеим было по сорок семь лет. Она работала в одном из банков в Сити, жила в Хэмпстеде. Этот убийца, кем бы он ни был, старательно продумывает все детали. Ему как-то удалось заманить женщину с нужной фамилией и нужного возраста в паб очень далеко от ее дома и километрах в двух от ее работы. В пять утра. Говорят, непохоже, чтобы она была связана или приведена под принуждением.

— Джером у нас собирается стать журналистом, — поведала Джаза.

— А ты не перебивай, — сказал Джером, указывая на край крыши над дверью. — Лучше посмотри вверх. Это камера видеонаблюдения. Такие есть во многих пабах. Например, здесь, между этим и «Цветами и стрелами», лично я насчитал пять штук. На Дурвард-стрит? На пути жертвы их было не меньше шести. Если Потрошитель не попал ни на одну из них, плоховато работает их техника.

— Джером собирается стать журналистом, — повторила Джаза. Она явно слегка захмелела и покачивалась в такт музыке.

— Не один я это заметил!

Я посмотрела на камеру. Довольно большая, длинная, тонкая, электронный глаз смотрит прямо на нас. Рядом еще одна, объектив направлен в другую сторону, перекрывая вторую половину скверика перед пабом.

— И все же я не староста, — сказала Джаза ни с того ни с сего.

— Да ладно, Джази, — сказал Джером, беря ее под руку.

— А вот она — да.

Судя по всему, Джаза имела в виду Шарлотту.

— А кто она еще, кроме старосты? — осведомился Джером.

Джаза молчала, поэтому я решила подсказать:

— Ласка или там хорек?

— Ласка! — Джазиио лицо озарилось радостью. — Вот именно, ласка! Моя новая соседка — чудо.

— Надирается с полпинка, — пояснил Джером. — Ни за что не давай ей пить джин.

— Джин — бяка, — объявила Джаза. — От джина Джазу тошнит.

По дороге домой Джаза быстро протрезвела, я же почувствовала, что голова плывет. Я пыталась пересказать Джерому некоторые из тех историй, которыми накануне развлекала Джазу, — про дядю Вика и мисс Джину, про Билли Мака и дядю Вилли. Он довел нас до ступеней под огромной надписью «ЖЕНЩИНЫ», и я подметила у него на лице странное, непостижимое выражение.

За столом в вестибюле сидела Шарлотта, перед ней лежал список учениц и учебник латыни.

— Хорошо провели вечер? — осведомилась она.

— Преотлично, — откликнулась Джаза чуть слишком громко. — А ты?

Поднимаясь в этот раз по винтовой лестнице, я впервые ощутила, что возвращаюсь домой. Я оглянулась на наш длинный коридор, на серый ковролин, причудливые разветвления и многочисленные противопожарные выходы, и почувствовала: все знакомое, все такое как надо.

Остаток вечера прошел очень уютно. Джаза засела за немецкий. Я ответила на электронные письма друзей, еще немного полазала по Интернету, подумала, не сделать ли домашнее задание по французскому. Ничто меня не тревожило, пока я не подошла к окну, чтобы задернуть на ночь занавески. Что-то меня насторожило. Собственно, я уже сомкнула оба полотнища, когда мозг подал какой-то тревожный сигнал, так что я раздернула их обратно, но снаружи уже ничего не было, только мокрые деревья и булыжник. Пошел дождь. Я немного постояла, пытаясь сообразить, что же я там видела. Прямо внизу, вроде как человека. Кто-то стоял перед нашим корпусом. Впрочем, в этом не было ничего такого. Перед корпусом постоянно кто-то стоял.

— Ты чего? — спросила Джаза.

— Ничего, — ответила я, снова закрывая шторы. Так, показалось.

— Это все из-за этой газетной шумихи по поводу Потрошителя. Теперь все всего боятся.

Она, разумеется, была права. И все же я заметила, что и она задернула занавески со своей стороны как можно плотнее.

Вероника Аткинс сидела за письменным столом в своей квартире на последнем этаже — квартира выходила окнами на «Цветы и стрелы». Одну ногу она поставила на стул и медленно поворачивалась туда-сюда, потом на ощупь отыскивала в груде бутылок, консервных банок и грязных кружек чашку с чаем. Вероника была программистом-фрилансером и компьютерным дизайнером. Ее квартира одновременно служила и рабочим кабинетом. В самой большой комнате, той, что выходила на «Цветы и стрелы», стоял стол, за которым она работала.

Подступал срок сдачи большого сайта — самый крупный и выгодный заказ этого года. В договоре никак не оговаривалось, что она имеет право сорвать сроки по той причине, что Потрошитель надумал совершить убийство прямо на ее улице, в пабе, куда она обычно ходит. Собственно, это она установила в пабе камеры видеонаблюдения после того, как в прошлом году заведение ограбили. С владельцем они приятельствовали, так что взяла она с него куда меньше обычного. Он, в качестве ответной любезности, всегда наливал ей бесплатно. В середине дня она видела, как полицейские забрали регистратор. Они станут смотреть на плоды ее работы…

Неважно. Да и на сирены, на голоса полицейских, которые, все прибывая числом, сновали между ее домом и стоявшей снаружи передвижной лабораторией, на гул вертолета, то и дело пролетавшего над крышами, на людей в форме, которые звонили в дверь и спрашивали, не видела ли она чего, тоже можно было не обращать внимания. Ей нередко случалось выходить из дома в выцветшей футболке с надписью «Говорю на фортране», старых спортивных штанах и шлепанцах, собрав обесцвеченные и подкрашенные розовым волосы в пучок на затылке с помощью пластмассовой скобки, какими скрепляют компьютерные провода. Никто не возражал, если она шлепала в таком виде в соседнюю кофейню за двойным эспрессо. А сегодня из дома вообще было не выйти, потому что его оцепили, а на противоположном тротуаре скучились все газетчики мира.