Правила обмана - Кристофер Райх

— А это что? Одно из ваших изделий? — поинтересовался он.

— Это ЛМА, — ответила доктор Менц. — Летательный микроаппарат.

— Можно? — спросил фон Даникен, указывая на ЛМА.

Менц кивнула, и он взял его в руки. Прибор весил меньше килограмма. Его крылья были невероятно твердыми и в то же время странно гибкими.

— И он действительно летает?

— Разумеется, — ответила его собеседница немного резко, словно обиженная вопросом. — Может пролететь пятьдесят километров и развить скорость до четырехсот километров в час.

— Фантастика! — воскликнул фон Даникен, прикидываясь деревенским дурачком. — И Ламмерс создал его здесь?

Менц кивнула.

— Своими собственными руками в нашей лаборатории НИОКР — в лаборатории научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок. Из всех его летательных аппаратов этот самый маленький. Тео им очень гордился.

Фон Даникен старался запомнить каждое слово. Дальность — пятьдесят километров. Скорость — четыреста километров в час. Построен собственными руками… Этот самый маленький. Значит, были и другие. Он внимательно рассматривал странный летательный аппарат. Без сомнения, у него встроенная навигационная система, та самая, с точностью до миллиметра.

— Вы планировали запустить его в массовое производство? В качестве игрушки?

Как и предполагал фон Даникен, его слова не понравились Менц. Она подошла и забрала у него аппарат.

— ЛМА — не игрушка. Это самый легкий в мире аппарат своего класса. К вашему сведению, он сделан по заказу очень важного клиента.

— Можно узнать, кого именно?

— Боюсь, это конфиденциальная информация, но даю слово, это не имеет никакого отношения к военным. Даже наоборот. Одна очень известная компания. И мы считаем большой честью выполнять их заказы.

— Если бы вы назвали компанию, то существенно помогли бы расследованию.

Менц покачала головой:

— Не вижу, каким образом это поможет поймать убийцу Тео.

Фон Даникен постарался оставить о себе самое лучшее впечатление. Он поблагодарил Менц за потраченное время и попросил звонить, если она что-нибудь вспомнит и захочет добавить к уже сказанному. Пока он шел к своей машине, он думал о ЛМА. Микаэла Менц права. Это не игрушка.

Это оружие.

Джонатан шел по улице, пробираясь среди неторопливых пешеходов. Руки он держал в карманах, сжимая в пальцах багажные квитанции. Какой еще багаж? Лыжи и ботинки? Теплая зимняя одежда? Он позвонил в Эммин офис, но там никто не помнил, чтобы ей что-то высылали.

А если не они, то кто? И почему не указан обратный адрес? Все эти вопросы раздражали его. Но больше — почему Эмма хотела утаить от него квитанции?

Постштрассе живописно вилась по склону горы. По обеим сторонам теснились магазинчики, кафе и гостиницы. В Швейцарии первая неделя февраля, когда начинаются школьные каникулы, — традиционно лыжная. В горы отовсюду — от Санкт-Галлена до Женевы — приезжают целыми семьями. Но сегодня из-за сильного снегопада и штормового ветра подъемники не работали, включая и Люфтзайльбан — самый большой подъемник в Альпах. Народ толпами гулял по улицам. Скатиться с горы сегодня не удастся. Ни Джонатану, ни кому-либо еще.

Проходя мимо витрины магазина Ланца, где продавались часы и ювелирные украшения, он резко остановился. Рядом с мерцающими наручными часами стояла старомодная метеостанция — термометр, гидрометр и барометр, всё в одном. Станция выставлялась в этой же витрине и восемь лет назад, когда они с Эммой впервые вместе приехали в горы. Устройство размером со старое любительское радио дополняли три самописца, фиксировавшие данные на бумажной ленте. Красная лампочка в центре указывала, что давление падает. Ожидается ненастная погода, снегопад будет продолжаться.

Джонатан задержался у витрины, изучая показания приборов. За последние тридцать шесть часов температура понизилась с плюс трех градусов Цельсия до минус одиннадцати. Влажность взлетела, а давление резко упало.

— Почему вы не проследили за сводкой погоды? — спросил его вчера вечером полицейский.

Он мысленно вернулся в горы — снег, ветер и жуткий холод. Он чувствовал тепло Эмминого тела, когда она, поднявшись на тот последний перевал, упала ему на руки. Он вспомнил ее взгляд: в нем светились гордость и уверенность, что вместе они могут все.

— Джонатан!

Откуда-то издалека его окликнули по имени. Журчащий французский акцент. Джонатан не отозвался. Он продолжал смотреть на красную лампочку, пока перед глазами не появился черный круг. Эмма следила за прогнозом! Но она так хотела подняться в горы, что не сказала ему про предупреждение синоптиков.

И тут его плеча коснулась чья-то рука.

— В чем дело? — спросили его с французским акцентом. — Я что, сама должна разыскивать своих встречающих?

Джонатан повернулся. Перед ним стояла высокая, привлекательная женщина с темными вьющимися волосами.

— Симона… ты…

Симона Нуаре опустила на землю дорожную сумку и заключила Джонатана в объятия.

— Мне очень жаль.

Джонатан, закрыв глаза и стиснув зубы, тоже обнял ее. Он изо всех сил старался не поддаться чувствам, которые нахлынули на него при виде знакомого лица. В следующее мгновение Симона отпустила его и отошла на шаг.

— Как ты?

— Нормально, — ответил он. — Ненормально. Не знаю. Все как в тумане.

— Выглядишь ты неважно. Перестал бриться, мыться и есть? Это неправильно.

Джонатан криво улыбнулся и провел рукой по щеке.

— Просто не голоден. Наверное.

— Нужно с этим что-то срочно решать.

— Наверное, — сказал он.

Симона заставила его посмотреть ей в глаза:

— Наверное?

Джонатан взял себя в руки:

— Ладно, Симона, согласен: нужно с этим что-то срочно решать.

— Так-то лучше. — Сложив руки на груди, она покачала головой, словно отчитывала одного из своих четвероклашек.

Симона Нуаре была египтянка по происхождению, француженка по браку и учительница по профессии. Едва вступив в пятый десяток, она выглядела на десяток лет моложе, что списывала на свою арабскую кровь. Ее черные густые волосы, словно воды Нила, элегантно струились по плечам, а щедрое использование туши придавало еще больше выразительности ее бездонным темно-карим глазам. Симона достала из дорогой кожаной сумочки, висевшей у нее на плече, сигарету «Галуаз» — одну из шестидесяти или около того, что она выкуривала за день. От чрезмерного курения ее голос скрипел, будто старые записи Жака Бреля, которые она таскала за собой из города в город.

— Спасибо, что приехала, — поблагодарил Джонатан. — Мне легче, когда рядом кто-то… кто знал Эмму.