Узник зеркала - Муратова

— Действительно, — медленно кивнула Аурелия, не сводя с него внимательного взгляда. Граф крепко стиснул зубы и молча отвернулся к окну.

Крессентия, бросив укоризненный взгляд в сторону вязальщицы, подошла ближе и встала рядом с ним.

— Прости нас, Финнеган, — нежно зазвучал ее певучий голос. — Особенно меня. Мне не следует забывать, как много выпало на твою долю. Мы бесконечно благодарны за твою великую жертву. Но пойми, что иногда природе нельзя помешать, и она берет свое. В таком случае, нам нужно не искать лазейки, но довериться ее мудрости и поступать в соответствии с непреложными законами миропорядка, которые мы охраняем.

Крессентия протянула руку и попыталась коснуться его щеки.

— Если бы мы всегда доверяли природе, я бы не стоял бы сейчас перед вами, — поморщился граф, перехватывая ее кисть за запястье и отводя в сторону, будто к его лицу поднесли насекомое. — Не стоит полагаться на случай. Особенно, когда однажды мы уже нарушили правила.

— Теперь я вижу, что, возможно, это была ошибка, — грустно сказала Крессентия. Граф собирался возразить, но его перебил мальчик на полу, который небрежно опрокинул башню из кубиков, так что все обернулись, привлеченные грохотом. Даже Аурелия оторвалась от вязания — цифра семь так и осталась на ее губах чуть слышным «с-с-с».

— Я что-то совсем запутался. Вы все слишком усложняете, — сказал мальчик, проказливо улыбаясь. — У смертных есть свобода выбора, так? Давайте же дадим выбор леди Колдблад. В этом случае, балансу ни что не угрожает, так ведь?

— Отличная идея, Лео! — просияла Крессентия.

— И заведомо проигрышная, — процедил сквозь зубы лорд Колдблад. — Если бы вы только знали… Эта женщина — худшая среди смертных.

— Финнеган, это лучшее, что мы можем пока предложить, — вмешалась Аурелия. — Почему бы тебе не дать ей шанса? Хотя бы до конца весны. Иногда смертные способны нас удивить. Если ничего не выйдет, мы снова соберемся вместе и подумаем над другим решением, ладно?

— Потеря времени, — вздохнул граф. — Но так и быть. Я согласен немного подождать, пока Себастьяну не стало хуже. Условимся на этом, и я вас больше не держу.

Лео помахал рукой и пропал бесследно вместе с кубиками. Крессентия тепло улыбнулась графу:

— Совсем забыла сказать: поздравляю со свадьбой, Финнеган. Как знать, может, когда-нибудь лед, которым ты сам сковал свое сердце, растает?

— Помнишь, что сказала Аурелия? — сухо ответил Колдблад. — Или Ледяные, или Хранители, третьего не дано.

— А я вот верю в светлое будущее, — пожала плечами девушка, и, коснувшись оконного стекла, растворилась в воздухе, оставив после себя мускусный запах гиацинтов.

— Как же иначе, — мрачно пробормотал граф.

Аурелия задержалась. Подняв на графа умные глаза в сетке мелких морщинок, она взяла его за руку, и даже через тонкое кружево ее перчаток он ощутил, до чего продуманным было это прикосновение. Он не сопротивлялся.

— Я согласна с Крессентией, Финнеган. Иногда стоит набраться терпения и позволить судьбе взять ситуацию под свой контроль. Пожалуйста, не принимай решений, о которых можешь пожалеть. Если испокон веков Хранители Севера не вмешивались в дела людей, значит у них были на то основания. Уважь своих предков, Финнеган, слышишь меня? У тебя не получится исправить дурной поступок, совершив еще одно злодеяние, помни об этом. Темнотой не изгнать темноту.

Она исчезла, а Колдблад все смотрел ей вслед.

***

Ката не желала становиться для графа посланником недоброй вести. В прежние времена таких гонцов лишали жизни, и хотя теперь общественные нормы не позволяли подобных эксцессов, голоса предков еще слишком громко звучали в подсознании современных людей, призывая тех к животным страстям, буйству и неоправданному кровопролитию.

Конечно, Ката боялась не видимой реакции Колдблада, а того, что свою тревогу и злость от полученного известия он может неосознанно связать с ней и нечаянно нарушить то тонкое и многогранное, что успело между ними сложиться. Это была странная негласная связь, которую оба чувствовали и оба не могли объяснить. Различия в положении и статусе не давали им права вслух касаться этой темы, но каждый раз, обмениваясь взглядами, они сообщали друг другу столь многое, сколь иные не могли выразить и во время долгой беседы. Он часто приглашал ее на прогулки по мощеным дорожкам оранжереи, но почти не задавал вопросов и не стремился к диалогу. Он просто медленно шел, с головой погруженный в свои мрачные думы, пока Ката покорно семенила следом, выдерживая дистанцию в один шаг. Иногда из его уст вырывались странные фразы, полные скрытого смысла, но гувернантка знала, что обращается он скорее к себе или к провидению, а не к ней, и уж точно не ждет от нее ответа. Казалось удивительным, что он вообще нуждается в ее присутствии, но граф не стремился скрыть того, что ищет ее общества, и Ката к этому привыкла. Себе она это объясняла тем, что графу было необходимо присутствие поблизости живой души, возможно, в качестве ниточки, соединявшей с другими людьми, которых он однажды назвал «живущими в плену собственных отражений на чужих лицах». Пустыми надеждами она не обольщалась: природа была скупа, одаривая ее. Возможно, самым значительным даром, полученным ею, было чутье. Ката всегда безошибочно определяла, что собой представляет человек, стоящий перед ней: она умела смотреть вглубь, отбросив шелуху из заблуждений и предрассудков. Она не была умна, но ее проницательному взору открывались запертые двери, под ним падали ширмы и откидывались вуали, и человеческая душа, нагая в природном естестве, сотканная из хорошего и дурного, представала воочию. Ката прощала пороки, потому что видела за ними причины, и восхищалась добродетелями, как драгоценными камнями, возникшими из ниоткуда. Она любила людей, даже если те не отвечали взаимностью, не делая исключения для злых, завистливых, убогих, одержимых страстями, алчных и жестоких, и даже тех, кто за свои деяния сам не мог простить себя. Она любила их за то, что те страдали и боролись, за то, что стремились к счастью во что бы то ни стало и совершали ошибки, которые не всегда могли признать — просто за то, что они были людьми. И постыдные чувства к графу зародились у нее ни потому, что он был богат, обходителен и хорош собой, а потому, что он был одинок и несчастен. Он пришел к ней в дом, неумело держа на руках полугодовалого младенца, и с порога предложил вакансию. Ката, действительно, рассылала в газеты объявления, но такого ожидать не могла. Прислугой обычно занимались мажордомы, а не хозяева, да и никто бы не приехал за ней самолично: прислали бы письмо с приглашением пройти испытательный