Долина - Бернар Миньер

Сыщик тоже подошел к двери и отметил, что она прогнила, а доски разошлись. Он нагнулся, чтобы заглянуть в щель, но увидел только бешеный ливень в ночном мраке. Тут снова сверкнула молния, а за ней раскат грома, и Сервас воспользовался случаем, чтобы открыть дверь.

Следующая вспышка молнии осветила монаха на подъеме по склону к лесу.

Черт побери, куда тебя несет?

Моргая глазами, в полных воды туфлях, в джинсах, промокших, как половая тряпка в ведре, Сервас шел следом за монахом, прячась за стволами деревьев и то и дело натыкаясь то на колючий куст ежевики, то на какую-то корягу. Монах дважды обернулся, словно что-то услышав, несмотря на шум дождя и раскаты грома. Мартен еле успел заскочить за дерево. Ему показалось, что он разглядел совсем юное румяное лицо монашка: вот почему тот двигался так быстро и ловко. Когда молния не освещала пейзаж, тьма была такая, что вообще ничего не разглядеть. Карабкаясь в полной темноте, он рисковал столкнуться нос к носу с объектом слежки. Не считая того, что с каждым шагом он обо что-то ранился. Однако при новой вспышке он увидел, что монах, повернувшись к нему спиной, упрямо карабкается вверх и находится выше его на склоне. Вот черт, что же он ищет в лесу в такой час?

Две минуты спустя монах вышел на небольшую поляну возле большого заржавевшего креста, вбитого в обросший мохом и лишайниками пьедестал, и свернул влево. Здесь тропа выпрямлялась и начинала спускаться в долину, образуя в лесу туннель. Сервас напрягся.

Внизу на тропе кто-то неподвижно стоял, сурово выпрямившись, с непокрытой головой…

Сервас различил высокого человека в черном, с бледным, чуть вытянутым лицом. Его белокурые, коротко остриженные волосы блестели при каждой вспышке молнии, и даже в полной темноте было видно, какие светлые у него глаза.

Вдруг блондин повернулся к нему лицом и буквально впился взглядом в заросли. Сервас испугался, что тот его заметит, и застыл, затаив дыхание. Кровь стучала в висках. Это был настоящий всплеск адреналина. Охотничье возбуждение. Запах опасности. Но блондин повернулся к нему спиной и пошел навстречу монаху.

В его походке и нарочито замедленных движениях было что-то театральное. Что-то такое, от чего Сервасу сразу стало не по себе. Он не смог бы точно сказать почему. Так двигаются хищники или танцоры. От этой походки веяло опасностью. Монашек застыл на месте. Он ждал у креста и смотрел на величаво приближавшегося человека, как собака на хозяина.

Снова вспыхнула молния. Сервас затаил дыхание. Блондин стоял перед монахом. Вокруг его блестящих волос блестел ореол дождевых капель. На какую-то долю секунды сыщик испугался, что он сейчас ударит монаха. Или сделает что-нибудь похуже. Но монах в ответ кивнул головой, потом сунул купюру блондину в руку, а тот взамен дал ему какой-то пакет. Так вот оно что… Это наркодилер… А монах – его клиент. Наркотики разрушали души даже здесь, в долине. Сервас подумал, не время ли ему появиться. Нет, ни в коем случае. У него на руках никакого предписания. Вообще ничего, что давало бы ему право вмешиваться в ситуацию. Официально он вообще уже не сыщик. Члены дисциплинарного совета вряд ли оценили бы его охоту на дилеров, притом что он сам отстранен от службы. Его здесь не должно быть.

Если бы об этом кто-нибудь узнал, его бы немедленно попросили вернуться в Тулузу. Без разговоров.

В следующий миг произошло событие, которого Сервас никак не мог предвидеть. Сначала робко, а потом все более развязно монашек потянулся губами к блондину и поцеловал его. Оба слились под дождем в долгом, сладострастном поцелуе. Ливень усилился, и Сервас почувствовал, как струи воды текут по волосам и по спине. Блондин отпрянул и взглянул на купюру, которую все еще держал в руке.

– Этого недостаточно, – сказал он.

Монашек тоже отстранился, испуганно закивал и вытащил из кармана еще две купюры. Когда же он присел на корточки перед блондином, Сервас отвернулся и воспользовался шумом непогоды, чтобы вернуться к двери. Спускаясь со склона то в темноте, то в ярком свете молний, он пытался понять, откуда монашек берет деньги. Ограничиваются ли все ночные похождения этой парочки только тем, что он сейчас увидел, или оба могут быть замешаны еще в чем-нибудь… Надо будет побольше о них разузнать. Кто они? Откуда родом? Нет ли их в картотеке полиции?

Когда он вернулся к себе в комнату, был уже час ночи. Его била дрожь. Слава богу, на дворе июнь. Дожди в горах вообще холодные и пронизывающие. Он схватил со стула полотенце, вытер им голову, лицо и растер все тело. Потом, как был, голый и дрожащий, нырнул под одеяло, моля бога, чтобы одежда высохла к утру.

Когда Сервас вошел в трапезную, там было гораздо шумнее и веселее, чем накануне. Утреннее солнце проникало сквозь витражи, и просторный зал купался в свете. Человек двадцать монахов сидели вокруг длинных деревянных столов и завтракали, болтая и перешучиваясь, как рабочие в столовой. Видимо, обет молчания в их дневной распорядок не входил.

Он поискал глазами юного монашка и заметил его среди других. В отличие от соседей по столу, парень не разговаривал, а в основном слушал.

Сервас тоже уселся за стол и зевнул. После ночного приключения ему долго не спалось. В 4 часа утра монастырский колокол, призывавший монахов к первой службе, выдернул его из сна. После этого он безуспешно пытался снова заснуть и накрывал голову подушкой, чтобы спастись от яркого света, заливавшего келью.

Потягивая утренний кофе, он обдумывал то, что произошло, и уже успел сделать для себя несколько выводов. Во-первых, монахи могли входить и выходить из монастыря по ночам без ведома настоятеля и приора, разве что оба совсем не спят. Во-вторых, они вовсе не так «образцово преданы» своему религиозному призванию, как делают вид. В-третьих, возможно, кто-то из них что-то видел в ту ночь, когда убежала Марианна, но не может рассказать, не признав собственной вины. Накажут ли его, если расскажет? Возможно. А как накажут? Исключат из монастыря? Он должен найти способ их допросить… Но пока у него такой возможности нет.

Он целиком погрузился в свои размышления, когда прямо перед ним на деревянной столешнице, возле самой чашки, обозначилась тень.

Сервас поднял глаза и застыл. Перед ним стоял отец Адриэль. Лицо его было смертельно бледно и будто судорогой сведено. Он хмурил брови, словно столкнулся с трудной загадкой.

– Только что кое-что случилось, – произнес он каким-то особенно низким и хриплым голосом. – Не знаю, имеет ли это отношение к вашей… подруге… Но это нечто ужасное… и непонятное…

На лице его отпечаталась та же боль, что искажала лицо Христа на распятье, висевшем на стене монастыря.

– Может, мир сошел с ума? – говорил священник. – Все это насилие… бешенство… эта ненависть к другим…

Казалось, он вот-вот расплачется, и Сервас мгновенно насторожился.

– У нас убийство… Труп обнаружили недалеко отсюда, в соседней долине.