Прыжок в неизвестное - Лео Перуц

— Вы в это серьезно верите?

— Ни во что я не верю. Я это знаю, — сказал Демба. — Я был у нее полчаса тому назад, и она мне это обещала. Я ее уговорил. Нужно только быть немного дипломатом и сердцеведом, тогда все удается. У нее всегда было непреодолимое стремление увидеть свет. Она должна совершить это путешествие, а кто ей поможет в этом, — это для нее вопрос второстепенный. Если я до вечера деньги раздобуду, Вайнер будет оставлен.

— Сердцеведение ваше никогда вас не выручало, милый Демба, — сказал скептически Микш.

Станислав Демба не слушал его.

— И сегодня утром я чуть было не добыл эти двести крон. Если бы я только улучил мгновение! Но я слишком долго ждал, и теперь это мне значительно труднее. Я готов был бы надавать себе пощечин, если бы…

— Если бы что?

— Если бы мог. Это теперь тоже не так легко. — Демба коротко рассмеялся. — Довольно об этом. Значит, у вас нет для меня денег. В таком случае я должен поискать их где-нибудь в другом месте. Будьте здоровы!.. Ах да, накидка… Фрау Помайзль!

В соседней комнате послышались скользящие шаги. Хозяйка просунула голову в дверь.

— Вы меня звали, господин Микш? Батюшки, как же у вас темно сегодня! Собственных рук не видно.

— Фрау Помайзль, можете вы мне дать на сегодняшний день ту накидку, которую носил раньше ваш сын? Я продырявил себе пальто.

— Накидку Антона? Пожалуйста. Но только она слишком плоха для вас, господин Микш. Мой Антон в последнее время, до своей военной службы, не хотел уже выходить на улицу в этой накидке. Подождите-ка, я ее сейчас вам найду.

Фрау Помайзль исчезла в смежной комнате и через несколько минут вернулась с накидкой.

— Вот она, господин Микш. Немножко нафталином пахнет.

— Это ничего. Давайте ее сюда, — сказал Демба. — Практичная вещь — такая накидка. Ее просто набрасываешь на плечи, застегиваешь спереди и не бьешься над просовыванием рук в эти проклятые футляры, которые выдумал черт…

— В какие футляры?

— В рукава. Я не переношу рукавов. Откройте ставни, Микш.

— Вам уже не больно?

— Больно? Где больно?

— Глазам не больно?

— Нет, черт побери! Не задерживайте меня своими вопросами и откройте ставни.

Яркий свет залил комнату.

Демба подошел к зеркалу платяного шкафа, являвшемуся украшением бедно обставленной комнаты. Погляделся в него и кивнул головою. По-видимому, он одобрил накидку.

— Батюшки, это вы, господин Демба! — воскликнула фрау Помайзль, только теперь узнав его. — А я и не знала, что вы дома. Я думала — вы ушли. Только что вас искал почтальон с деньгами.

— С деньгами? И он ушел? Вы ему дали уйти? — закричал Демба.

— Нет. Он пошел на четвертый этаж. Сейчас должен сойти вниз.

— Это хорошо. Я выйду на улицу и буду его караулить.

Станислав Демба повернулся к Микшу и рассмеялся.

— Господин Вайнер отстранен. Это гонорар от издателя макулатуры, для которого я перевел роман на польский язык. Бульварный роман для служанок в четырехстах выпусках по двадцать геллеров, в каждом выпуске — убийство с целью грабежа, или поджог, или казнь, или подброшенный ребенок — на любой вкус. Мне, в сущности, должно быть стыдно, но вы знаете, Микш: non dolet. И он даже не затягивает платежей. Эти дикари все-таки самые лучшие люди.

— И как раз сегодня деньги пришли. Ну и везет же вам, Демба!

— Везет?.. Наоборот, проклятое невезение! Отчего деньги вчера не пришли? Господи Боже, если бы они пришли вчера!

— Что ж бы тогда было?

— То, что сегодня мне предстоял бы, может быть, спокойный день — больше ничего! — сказал Демба и потупился. Потом вдруг встрепенулся. — Теперь мне надо идти, а не то еще прозеваю, чего доброго, почтальона.

Через несколько минут Демба вернулся. Ни слова не говоря, он поднял крышку платяного сундука и зарылся в старые брюки, жилеты и пиджаки. Когда он вынырнул оттуда, на голове у него торчала престарелая, отливавшая жиром шляпа с отвислыми полями, с обтрепанными краями, чудовищный Мафусаил в племени шляп, несколько лет тому назад отправленный Микшем на заслуженный покой.

— Господи помилуй! Не собираетесь же вы показаться на люди в этой шляпе? — воскликнул Микш.

— У меня нет другой.

— Где же ваша?

— Я ее где-то забыл.

— Можно ли быть таким рассеянным?

— Я не был рассеянным. Мне пришлось ее бросить.

— Пришлось? Почему же?

Демба начал терять терпение.

— Не спрашивайте слишком много. Вы этого не можете себе представить? Вы меня когда-нибудь выведете из себя своею проклятою скудостью воображения. Все вам нужно объяснить. Ну так вот: погода ветреная, моя шляпа летит на рельсы трамвая, я бегу за нею, в это время проходит вагон… Иногда рекомендуется не протягивать рук вперед, чтобы не попасть под колеса, Микш!

— Вам нужно сейчас же купить себе новую шляпу, Демба. Теперь ведь у вас есть деньги.

— Нет, — сказал Демба, — у меня нет денег.

— Почтальон не пришел?

— О да, пришел!

— Может быть, деньги были вовсе не вам адресованы?

— Мне. Они были моими. Но…

У Станислава Дембы сделался припадок бешенства. Он опрокинул в неистовстве плюшевое кресло фрау Помайзль и стал искать, поводя глазами, что бы можно было в комнате разнести вдребезги. Шитый шелком экран перед камином с изображением св. Женевьевы имел несчастье приковать к себе внимание Дембы. От пинка он, кряхтя, свалился на пол и погиб мученической смертью. Это, по-видимому, успокоило господина Дембу настолько, что он мог продолжать свой рассказ.

— Он не хотел выдать мне деньги, — бушевал он. — Только под расписку! Он хотел заставить меня взять в руку его грязный чернильный карандаш, прикоснуться к его липкой книжке и расписаться в какой-то засаленной графе. Иначе он не может отдать мне деньги. Мои деньги, слышите ли вы, Микш? Мои деньги!

— Так что же?

— Я не допускаю над собою никакого принуждения, — сказал Демба. — Я не расписался.

— Четырежды тринадцать пятьдесят шесть!.. Нет, барышня, четырежды тринадцать пятьдесят шесть. Пятьдесят шесть, барышня! Пятьдесят шесть! Семью восемь… Да… Алло, кто говорит?.. Будьте любезны попросить к телефону фрейлейн Прокоп. Прокоп. Стеффи Прокоп. Да. Я подожду у аппарата… Стеффи? Ты? Наконец-то! Слава Богу! Четверть часа я не мог добиться соединения. Говорит Станислав Демба… Да… Здравствуй. Слушай, Стеффи, мне нужно с тобою говорить. Если можно, сейчас. Нельзя? Господи, только в двенадцать? Неужели нельзя сейчас? Может быть, тебя отпустит начальник… Нет? О, Боже, все точно сговорилось против меня сегодня. Ну, пусть в двенадцать, так и быть. Будем ли мы тогда, по крайней мере, одни? Никто не помешает? Ладно. Я приду… Этого я не могу тебе сказать по телефону… Да, разумеется, расскажу, для того ведь я и приду к тебе… Нет, по телефону никак нельзя. За дверью кто-то стоит и слышит каждое слово и уже теряет терпение, оттого что ему так долго приходится ждать. Я вешаю трубку. Значит, в двенадцать… В начале первого?.. Хорошо… Хорошо. До свидания, Стеффи!