Искра, погружайся! В плену Янтаря - Яна Фортуна

Я бросил трубку. Гнев – единственное, что я сейчас чувствовал. Неопалимый, всепожирающий, поглощающий. Красная пелена застелила мои глаза. Придушу маленькую бесполезную дрянь собственными руками. Сука! Мне срочно нужен свежий воздух, и убраться по дальше от сюда, а то я действительно спущусь и с горяча, убью её, во мне все так и ревело сделать это.

Я поднялся на поверхность, шумно втянул ледяной воздух носом. Я кипел. Надо что-то делать, пока я не наломал дров… а я мог, и даже очень. И как же не вовремя Патрик позвонил с этой новостью, я только поставил инъекцию, блокатор ещё не начал действовать, моё нутро сейчас и без этого на пике. Я снял с себя куртку, затеем, стянул водолазку, и швырнул их в сторону. Морозный ветер обдал мою голую кожу, но я не чувствовал холода. Я чувствовал лишь ярость.

И я побежал, что есть мочи, бежал быстрее любого человека, заставляя сердце бешено биться о рёбра, изматывал себя, даря своему зверю свободу, хотя он хотел вовсе не этого, ему нужна была кровь.

Я глушил эту жажду, истязая свои мышцы нещадно. Останься я в яме, от Рош младшей сегодня не осталось бы и следа, моя извращённая фантазия уже во всех красных красках нарисовала картины её размазанных по стенам внутренностей, мечтая, чтоб на её месте был её отец. Рош оказался куда большей мразью, чем мы его считали. Свою власть и деньги он оценил выше этой маленькой суки. Мы просчитались.

Я бегал где-то час, выматываясь, Патрик позвонил мне за это время раз тридцать. Я уверен, он знал, в каком я сейчас состоянии, и пожалел, что позволил себе сказать эту информацию.

Когда я вернулся к яме, сил у меня практически не осталось, чему я был крайне рад. Я достал из кармана брюк сигарету, закурил и на ходу позвонил Броуди, приказывая привести девчонку в верхний зал.

Что мне теперь делать с ней? Она мне больше не нужна, но и отцу, я её конечно, не отдам. Отдам её Патрику, пусть делает с ней что хочет.

Плевать…

Брошенная отцом на произвол судьбы, я знаю какого это, но нет, мне не жаль её. Мне жаль время, упущенное на этот план. Каждый месяц просрочки – это сотни невинных жизней.

Я зол, невероятно зол.

Снова позвонил Патрик.

– Да, – сдавленно произнёс я.

– Что с девочкой? Ты сделал ей что-то? Сынок, ты же не посмел… Почему не брал трубку??

– Нет. Она в порядке. Я… бегал.

– Не трогай её, прошу, мы что-нибудь придумаем. Я обещаю тебе, Может Рош ещё передумает…

– Определённо, – фыркнул я. – Перезвоню позже, – сказал и бесцеремонно отключился.

Моё распаренное тело уже успело высохнуть, я докурил сигарету, выкинул бычок и поднял с пола одежду, натянул водолазку и спустился вниз. По дороге ко мне вышел Юджин, спрашивая у меня про количество взрывчатки, но мне было не до этого сейчас. Я отмахнулся от него и пошёл в зал.

Девчонка уже стояла там, рядом с Броуди. На ней была моя рубашка, на её маленькой фигуре она скорее выглядела платьем – ну и отлично, прекрасный саван для неё, я злорадно улыбнулся своим мыслям. При виде её, гнев заиграл во мне новыми красками, но, признаюсь, не так люто, как прежде.

Не трогать девчонку… не трогать, доставить живой – таков приказ, это приказ – ежесекундно настраивал себя я.

Я окинул её холодным взглядом, особое внимание уделяя босым ступням в рваных колготках. Может отправить её отцу фотоотчёт, вдруг так дело продвинется куда лучше? Или отдать её моим солдатам, и тоже отправить фотоотчёт… я жутко оскалился. Жаль, я в шлеме, и она не увидит этого.

Надо заканчивать этот цирк, и срочно ехать на базу. Смысла ждать в яме – нет…

Отправляю Броуди за ящиками винтовок, глоков и подрывными солями. Он быстро повиновался, Юджину было велено подогнать трейлер ближе – мы всегда паркуем наш транспорт по дальше от бункеров, чтоб не рассекретить местоположение.

Мои солдаты ушли.

В комнате мы остались с девчонкой вдвоём. Я подумал, что это было не лучшей идеей, надо было оставить кого то, потому что, если я сорвусь… хотя если я сорвусь, даже они оба не смогут меня остановить. Я уставился в её зелёные глаза… она тряслась от ужаса как осиновый лист, что крайне плохо сказывалось на моем самообладании. Я чуял её страх так отчётливо, практически физически осязаемо, будто она стояла не в нескольких метрах от меня, а впритык.

Я смотрел на неё выжидающе, оказывая моральное давление, зверь вновь просыпался во мне, ломая стены блокаторов, готовился к броску. Ярость, единственное, что я чувствовал. Мне нестерпимо хотелось переломить ей шею, за её бесполезность. Не источай она столько страха, столько адреналина я бы не начал вновь закипать.

Я приказал ей подойти.

И она робко пошла, как ягнёнок на заклание.

Я разрезал никчёмный жгут на её запястьях… неужели Броуди усилил таким образом меры безопасности, посчитав, что эта хилая девчонка сможет улизнуть от меня?

Я достал столь редкий в наши дни Катарский наручник. Не думал, что он мне всё-таки понадобится. Одним движением защёлкнул на её руке. Она ахнула, и, обвиняюще, посмотрела на меня. Я понял, что она знала, что это. Нехотя подметил её сообразительность, затем проделал то же самое со своей парой наручника, и указал девчонке следовать за мной.

Мы пошли на выход.

Я выбрался вновь на поверхность, затем помог подняться и ей.

Не трогать девчонку, не трогать, не убивать… но вот про "потрепать" ничего сказано не было…

Холодный ночной ветер ударил мне в лицо. Я знал, что она босиком и практически раздета. Знал, что ей будет больно идти по острым камням, и она замёрзнет. Краем сознания понимал, что это неправильно. Но у меня было необузданное желание наказать её, за то, в чём она даже не виновата. За то, что она дочь своего отца. Это её крест, её грех.

Внутри меня шла немая борьба. Я мешкал. Я ждал её слез, её мольбы о пощаде, что угодно, что заставит меня сжалиться. Что разбудит во мне человека, выключит зверя.

Но она молчала. Повозмущалась пару раз… но пощады так и не попросила. Ей же хуже.

Упрямая… как и её отец.

И я пошёл.

Я слышал её шаги, она медленно шла, отставая от меня, молча, не издавая ни звука. Я не оборачивался. Тихий голос, где-то глубоко внутри меня, молил Юджина подогнать машину быстрее. Я не знаю, чего именно хотел… какой-то первобытный инстинкт жаждал крови. Но это не я, а её отец вознёс дочь на жертвенный алтарь в угоду Провиданс.

Она, наконец, нарушила тишину тихим плачем, затем усилившимся, ставшим громким, беспомощным, обречённым… я обернулся. Девчонка осела на пол, превратившись в малюсенький содрогающийся комок, обнимая себя руками. Светлые волосы развивались на ветру, покрываясь снежными хлопьями.

Я думал, что буду наслаждаться её страданиями, но что-то оборвалось внутри меня, оставляя неприятное послевкусие. Это все неправильно. Это против меня.