Дневники Льва Толстого - Владимир Вениаминович Бибихин

превосходства над собой, насмешку над его ошибками. Этим подарком Толстой умеет подбодрить каждого. Собственно я не знаю никого, кроме Ольги Александровны Седаковой, кто не снисходителен к Толстому и не чувствует рядом с ним высоту. Вот типичное:

Он упорен и говорит чушь, но простодушный и хороший человек. (А. И. Герцен, ПСС и писем под ред. М. К. Лемке, т. XI, с. 44, письмо к И. С. Тургеневу 7.3. н.с. 1861)

Вчера вечером явился Л. Толстой (к Анне в Нескучное) и выкладывал нам свои парадоксы. (Екатерина Федоровна Тютчева, письмо 29.8.1862 в Петербург своей сестре Дарье Федоровне, Мурановский архив)

Сравнить Толстой о них.

Риля читал и Герцена – разметавшийся ум – больное самолюбие. Но ширина, ловкость и доброта, изящество – русские. (23.7/4.8.1860)

Виделся с Коршем и Тютчевой. Я почти бы готов без любви спокойно жениться на ней; но она старательно холодно приняла меня. Правду сказала племянница Тур[генева]. Трудно встретить безобразнейшее существо. (15.9.1858)

I-4

(26.9.2000)

Я сказал, что в одном отношении он не наблюдал, а соблюдал себя: в отношении заинтересованности поддержанием отрешенного, независимого наблюдения. Это то, что он был – он и хотел и культивировал в себе, любил.

Тип профессора западника, взявшего себе усидчивой работой в молодости диплом на умственную праздность и глупость, с разных сторон приходит мне; в противоположность человеку, до зрелости удержавш[его] в себе смелость мысли и нераздельность мысли, чувства и дела. (23.1.1863)

Здесь «до зрелости удержать» звучит как «несмотря на зрелость». Речь не о развертывании таланта, расцвете, акме – все эти богатства предоставлены своему развитию и обречены потом на упадок, – а о сохранении открытой целости, собранной открытости.

Она названа мыслью, чувством и делом не в смысле суммы, а так, что чувство и есть мысль, и дело это осмысленное чувство. В следующей записи чувство будет поставлено раньше мысли и дела. Пишет молодожен.

25 Января (1863). Утро. Вчера была ссора будто бы из-за большой комнаты, в сущности оттого что мы переж… {комментарий не объясняет это сокращение}, и оттого что мы оба праздны. Прежде я думал и теперь, женатый, еще больше убеждаюсь, что в жизни, во всех отношениях людских, основа всему работа – драма чувства, а рассуждение, мысль не только не руководит чувством и делом {!}, а подделывается под чувство. Даже обстоятельства не руководят чувствами, а чувство руководит обстоятельствами, т. е. дает выбор из тысячи фактов… {если я начинаю цитату с даты, то значит привожу запись этого дня целиком, цитируя выдержки ставлю дату в конец}.

В предыдущей записи говорилось о нераздельности мысли, чувства, дела. Здесь чувство и есть дело, драма чувства названа работой. Предлагаю вам здесь наблюдение или, вернее, напоминаю вам, что вы наблюдали, глядя на спящего ребенка. У него собранный вид, по лицу видно, что идет работа. Ее материалом может быть только сновидение, т. е. фантастическая реальность, нереальность, но работа идет серьезная реальная. В записи Толстого драма чувства проходит глубже рассуждения и гнет и перекраивает как хочет мысль, т. е. проходит глубже сознания, во сне, например художественном. Это значит – не в метрике, а без ориентиров в цветной, чувственной, страстной, богатой топике. Мысль-рассуждение «подделывается под чувство» сказано в обоих смыслах, подстраивается и подчиняется. Другая настоящая, не профессорская мысль равна чувству и занята делом, работой, которая и есть сама же история этого чувства.

Знакомимся уже ближе с этой топикой, где чувство не вписано не то что в расписание, но где вообще для него нет другого. Чувство имеет дело с чувством, движется в нём между верхом и низом, добром и злом, которые само же чувство. Наука могла бы развернуть образ мира, на который можно было бы проецировать чувство или хотя бы как-то соотнести. Но наука производна от того же чувства, она под него тоже подделывается в обоих смыслах, т. е. только в иллюзии наука не то же чувство. Какое чувство, какого рода. Толстой называет примеры чувства в контексте разговора о вторичности, зависимости науки.

Мне понятно, что железо холодно, шуба тепла, солнце восходит, заходит, тело умрет, душа бессмертна. (8.2.1863)

Чувства: холод; тепло; подъем; закат; гибель; бессмертие не в будущем и вообще не во времени, а сейчас как неотносительная полнота бытия. Присмотритесь: это не список. Тепло это подъем и полнота. Холод, закат, гибель не еще одно сущее рядом с теплом, а то, чем должно быть высвечено и подчеркнуто тепло, подъем, спасение.

Контрольный вопрос: есть ли, кто чувствует.

Этого кто, чтобы о нём говорить, надо сначала почувствовать, и почувствуем сразу, теплый он или холодный, поднимается или падает, мертвый или живой. Он определится в параметрах чувства, иначе – нет.

Есть ли, что чувствуется?

Есть. Чувство чувствуется.

Но есть субстрат, от которого идет воздействие, вещь в себе? Да?

Можете думать, что есть, но для чего? Удвоение предмета облегчит вашу работу, драму чувства?

Значит Толстой антикантианец, не видит вещи в себе, слеп?

Ответ: то, для чего у Канта введена вещь в себе, для снятия пространства и времени, Толстой их снял сразу вместе с метрикой.

Тогда можно сказать, что его топика и есть вещь в себе?

Есть смысл так говорить, если мы займемся делом пересчета Канта в Толстого. Мы этим делом не занимаемся не потому что отложили, а потому что оно не нужно: без пересчета достаточно догадки о том, что их дело одно. Пересчет это как если бы <вместо того чтобы> скосить на своем участке, мы пошли бы помогать соседу. Оно хорошо и благородно, но свое хозяйство стоит. Пусть одного будет достаточно: полная противоположность Канта и Толстого в вопросе о что чувства указывает скорее на их тождество, чем несходство. Только Кант говорит изнутри европейского научного сообщества, Толстой смотрел на него со стороны и туда не вошел, не принял приглашения.

С новой же точки зрения я должен забыть про шубы и железо и не понимать, что такое шуба и железо, а видеть атомы, отталкивающие и притягивающие, так расположенные, что они делаются хорошими и дурными проводниками чего-то такого, называемого тепло, или забыть, что солнце всё-таки {!} всходит и заходит, и заря, и облака, и вообразить себе, что земля ходит и я с нею. (Многое я объясню на известном пути таким воззрением, но воззрение это не истина, оно односторонне.) В химии