У - Эрленд Лу

Мартин снова нервно озирается по сторонам и затем извлекает на свет свернутый в рулон лист чертежной бумаги, торчавший из его рюкзака. «Диплом еще не закончен», — говорит Мартин. Живя в городе, он никак не может завершить эту работу, из-за девушек, которые преследуют его толпами. Столько праздников! Ему нужна спокойная обстановка. Работа будет завершена. И это дело его жизни.

Я рассматриваю лист. Он очень большой. Почти плакатного формата. На нем представлена таблица. Бросается в глаза сходство с периодической системой химических элементов. Мартин кивает: здесь изображена периодическая система девушек, объясняет он. Знай, мол, наших! Едва дав мне взглянуть на таблицу, он тотчас же свертывает лист в рулон и убирает обратно в рюкзак. Мартин рассчитывает, что, когда он доработает свою таблицу, у него начнут обрывать телефон рекламные конторы и агентства по охоте за мозгами, психологи и разные ученые, отечественные и заграничные. Он дорого продаст свое творение. Уж это точно! Чертовски дорого.

Я спрашиваю Мартина, есть ли у него братья и сестры. Он говорит, что у него несколько братьев, но он младший. «Самый младший?» — спрашиваю я, а мысленно уже вижу, как нас встречают на аэродроме с оркестром, когда мы вернемся с полными чемоданами открытий, и потребуется эскорт, чтобы оградить нас от натиска журналистов, а картографы тем временем уже принялись за работу, чтобы отметить Норвегию на карте мира, раз и навсегда.

— Самый-самый младший, — говорит Мартин.

— Ты готов отправиться в Полинезию? — задаю я вопрос.

— Когда ехать? — спрашивает он.

Эрленд, Эвен и Мартин.

Итак, нас трое.

Английские чистокровные скакуны. Арабские кони. Ганноверские. Венгерские гидраны. Бельгийские арденнской породы. Липицкие.[7]Дёлефьелльские лошади.[8]Ева только ресницами моргает, слушая, как я рассказываю о породах, на которых мне доводилось ездить верхом. На диких лошадях я никогда не катался. Зато с домашними, или с Eccus caballus, как я зачастую их называю, у меня имеется некоторый опыт. «Люблю лошадей!» — говорю я, сам напуганный, что так рьяно взял с места в карьер. Я пытаюсь себя обуздать, но тщетно. «Впервые лошади появились в Северной Америке, — продолжаю я, но еще в древние времена перебрались в Азию, а оттуда расселились по Европе и Африке. Почему это произошло, никто точно не знает. Возможно, Америка уже тогда была слишком американизированной. В сентиментальном, коммерческом и напористом духе. В четвертичный период американские лошади вымерли. Такая жалость и безобразие! Но, к счастью, часть из них успела перебраться на другие континенты, где они стали размножаться и жили припеваючи. Я идентифицирую себя с лошадьми. Вот почему я так много езжу верхом».

С Евой дело стронулось с мертвой точки. Все идет как по маслу. В ее глазах я, похоже, идеальный мужчина. Значительно старше ее. С определенным жизненным опытом и так же увлеченный лошадьми, как она. Мы просто созданы друг для друга.

Вот мы и подошли к центру верховой езды, и я стараюсь создать впечатление, что часто бывал тут раньше. Дежурный по клубу смотрит на меня как на дурачка, но зря старается. Мы побродили по конюшне, выбирая себе лошадей. Тут у меня защипало в глазах и потек нос. Я то и дело отлучаюсь, чтобы за порогом высморкаться и глотнуть свежего воздуха. Вот выведем лошадей на свежий воздух, и станет, наверное, полегче. Еве я говорю, что немножко простудился, потому что катался недели две назад по пояс раздетый, а было холодновато, и Ева признается, что никогда еще не встречала такого заядлого лошадника, как я. Поганая штука аллергия! Она отдаляет меня от природы. Заставляет сторониться животных, с которыми я хотел бы дружить. Лошадей, собак, кошек и многих других. Очевидно, я носитель какого-то поврежденного гена. Наверное, наши с Евой дети тоже будут аллергиками. Придется Еве подыскивать себе другое хобби, а я сделаю вид, будто отказ от верховой езды для меня большая жертва. Но не стоит опережать события.

Мы выбрали себе коней и оседлали. Я исподтишка подглядывал за Евой — она привычно выполняла эту работу, — и сам старался делать все так же. Она не заметила, что я никогда не проделывал этого раньше. Она — слепа. Любовь всегда слепа. Должно быть, она уже влюбилась.

И вот мы сели и поехали. Я кое-как держусь, вспоминая свой двухчасовой опыт. До поры до времени. Но вот Ева пожелала пуститься в галоп. Таких вершин я еще не достигал под руководством моего деревенского наставника. Я, как обезьяна, повторяю ее движения, и вдруг моя лошадка припускает вскачь. Она черт знает как быстро скачет. К такому темпу я вообще не подготовлен. Тут я начинаю проклинать лошадей (an sich)[9]и четвертичный период за то, что он не покончил с этими чудовищами раз и навсегда. Впереди я слышу смех Евы. Беспричинный веселый девичий смех. Ей-то хорошо радоваться! Она живет полной жизнью! А я вцепляюсь в коня изо всех сил. «Это же денежки смеются там, впереди», — говорю я себе мысленно. Сотни тысяч крон, я могу получить их и сделаться великим путешественником и ученым! Напрягая последние силы, я стараюсь смеяться так же звонко, как она. Так, чтобы она услышала и почувствовала нашу общность, ведь мы с ней вместе, мы — не разлей вода, какие бы трудности ни встретились на дороге! Я хохочу чудовищно неестественным смехом. Фальшивым смехом. Я думаю: вот цена, какую платишь, чтобы добиться успеха в этом мире! Я перегоняю Еву, смеясь небывало притворным смехом. Наклоняюсь пониже, чтобы проскочить под веткой. Еле-еле проскакиваю, но теряю ритм. Наездник без ритма — вообще не наездник. Ева замечает это и смотрит ошеломленно. Навстречу еще ветка. Тут у меня уже нет ни единого шанса. Ветка бьет меня по плечу. Бумс! Я вываливаюсь из седла, а чертова лошадь несется дальше, устремившись куда-то в чащу, и скрывается там. Носится и резвится. У нее, у дурехи, свое на уме! Что она вообще понимает! А я валяюсь на земле с полными штанами и стараюсь не встречаться взглядом с Евой. Она повернула назад и подъехала ко мне, слезла с лошади и склонилась надо мной с озабоченным видом.

Очень больно спину. В самом неудобном месте. Но я говорю, что это всего лишь легкий ушиб. Подумаешь, царапина! Ничего серьезного.

— Слушай, а сколько раз ты вообще ездил верхом? — спрашивает Ева.

Вот он — момент истины, нежданно-негаданно.

— Ну, как бы это… — говорю я, смущенно улыбаясь.

— Ты так странно смеялся, — продолжает она. — Ты что, обманул меня?

Жестокий вопрос! Вся жизнь в один миг пробегает перед моими глазами. Я вижу себя ребенком. Юношей. Взрослым мужчиной. Взрослым? Нет! Куда мне до взрослого! Все, чего я не построил, маячит у меня перед глазами. Не построенные мною дома. Организации. И сама страна Норвегия.

Здесь покоится Эрленд, который не строил страну и вообще ни черта не построил. Мелодраматическим жестом я хватаюсь за Евину руку и испускаю дух, тихо и без драматического пафоса.