Герцог Бекингем - Серж Арденн

После непродолжительного завтрака, в кругу родственников аптекаря, гости были вынуждены откланяться, и, пригласив с собой госпожу Камиллу, как было указано в письме, устроившись в ялике, отчалили от радушного фламандского берега.

Прощанье не прошло без слёз, появившихся как на щеках женщин оставшихся на старых ступенях, провожая печальными взглядами удаляющуюся лодку, так и выступивших на глазах Камиллы, покинувшей родной дом и любимых родных, удаляясь в неведомую чужую страну с незнакомыми людьми. Помахав напоследок рукой, девушка вдохнула полной грудью прохладную неизвестность, оседающую густой тревогой на дне юной безмятежной души и будоражащую сознание неведением, непроницаемой пеленой заслонившим ускользающее будущее, ещё мгновение назад обозримое, но сейчас, уже столь далекое, оставшееся где-то там, на пороге старого теткиного дома.

Ялик, покачиваясь на волнах, продвигался в сторону реки, проплывая мимо пустынных набережных под старинными арками. Два призрачных силуэта появились на одном из мостов, оставшихся за кормой рыбацкого челнока, наблюдая удаляющиеся очертания лодки. Вдруг один из закутанных в плащи мужчин, переправляющихся через канал, схватился за металлические перила, подавшись вперед, будто намериваясь прыгнуть в воду, в погоню за лодкой.

– Эй, Ксавье, да ведь это Буаробер!

Воскликнул человек, обращаясь к спутнику, пристально вглядывающийся в тех, кто находился в ялике. Громкий возглас долетел до ушей Дордо, который в тот же миг обернулся, чем окончательно выдал себя. Ксавье выхватил пистолет, но выстрел произведенный капралом, опередившим головореза, заставил пригнуться наемников, услышавших лишь как пуля ударилась в каменную кладку моста. Ответный выстрел Ксавье, был продиктован в большей степени отчаянием, так как лодка уже удалилась на безопасное расстояние, оказавшись в недосягаемости для прицельной стрельбы.

– Чертовы трусы, они обманули нас! Мы не предусмотрели подходы с реки! Это Фландрия дьявол её побери, здесь кругом одни каналы!

БАКСТОН: – Ничего, господин Ксавье, ещё не всё потеряно…

Злобно прошипел англичанин, будто завороженный глядя вслед исчезнувшему ялику.

– …Мы перехватим их на обратном пути. Они не смогут обогнуть Лилль, и на этот счет у меня появилась одна любопытная мысль…

****

С того момента как, наши путники вернулись из Брюгге, на берег Рои, где ютилась маленькая деревушка, минула ночь, которую они провели в одной из рыбацких лачуг. Наутро, спешно позавтракав, в салоне желтого рыдвана разместились Буаробер и мадемуазель Камилла, Дордо же, устроился на козлах, рядом с Люмье, после чего экипаж отправился в путь. Неповоротливая дорожная карета, на крыше которой громоздились, притянутые кожаными ремнями, несколько сундуков с вещами девушки, медленно, покачиваясь из стороны в сторону, поползла по ухабистой дороге. Дордо впервые за время путешествия, понимая, что ему удалось перехитрить людей Черного графа, чувствовал себя в безопасности, наслаждаясь спокойствием и прибывая в благодушном расположении духа. Откупорив бутылку розового шампанского, он, не умолкая, развлекал себя и малыша Люмье, разными историями, то и дело, заливаясь заразительным смехом. Возможно именно это обстоятельство – временная потеря бдительности капралом, или быть может исключительное коварство Месафьеля, позволило небольшому экипажу, запряженному четверкой чалых рысаков, незамеченным, направиться вслед за желтым рыдваном, петляя по наезженной колее проселочных дорог.

Месафьель, вместе с лихими ребятами, любезно предоставленными в его распоряжение стариком Живоглотом, в отличие от Ксавье и компании, не упустил путешественников в ту памятную ночь бегства из «Гусиной шейки». Их карета увязалась в погоню за желтым рыдваном, не выпуская его из вида до самой деревушки на берегу Рои. Лишь здесь, когда Буаробер и Дордо отправились на лодке в Брюгге, Месафьель дал возможность своим людям передохнуть. Он понимал, что добраться до Парижа, без дорожного экипажа, оставленного путниками в деревушке, невозможно, поэтому вооружившись терпением, стал дожидаться возвращения приора на берегу.

Выставив наблюдателя, не спускавшего глаз с рыдвана парижан, разбойники устроились прямо у реки, в густых зарослях осоки, поглощая запасы снеди и вина, хранившиеся в сундуках, прикрепленных к задку кареты. Однако беспокойство не покидало Месофьеля, и лишь когда на горизонте появился одинокий парус фламандского ялика, лукавая улыбка промелькнула на его лице. Узрев девицу, которая так интересовала его хозяина, барона Д'Анжа, первой мыслью было напасть на приора и его людей, и перебив их завладеть добычей. Но осторожность, которая была в крови у расчетливого карлика, взяла верх. Его заботила шестерка головорезов Черного графа, так же охотившаяся за девицей. Месафьель не ведал, где могут находиться эти люди, и оттого принял решение не торопиться со штурмом, отложив расправу до лучших времен. «Никуда они не денутся, следует выждать, а удобный момент непременно наступит, за время столь продолжительного путешествия» – подумал он, приказав Францисканцу Матье, занявшему место возницы, следовать за желтым рыдваном.

1 (голл. )Neder land (Nederland) – Нижняя земля

2 шти ’И) – пикардийский диалект, один из ойльских языков.

ГЛАВА 11 (70) «Таинственное послание»

ПРОВИНЦИЯ РУССИЛЬОН (территория принадлежащая испанской короне). ГОРОД ПЕРПИНЬЯН.

Ранним утром в одну из бухт Руссильона вошел палубный, восьми пушечный бот «Santa Eulalia», на борту которого находился королевский посланник, дон Корлос де Уртадес, прибывший из Барселоны, со своей немногочисленной свитой. Высадившись на берегу, колонна всадников, словно черная тигровая змея, поблескивая чешуей доспехов, заскользила по дороге, потянувшись к Перпиньяну.

Сей славный город, раскинувшийся в живописной долине, что простирается от морского побережья до предгорья Пириней, являвшийся столицей провинции безраздельно принадлежащей графу Руссильонскому, то есть королю Испании, Филиппу IV, обремененному непомерным количеством титулов и тяжестью многочисленных корон.

Как в любом другом городе, в утренние часы, на улицах Перпиньяна было людно. Шумная толпа наводнила переулки, тупики, площади и базары. Горожане и крестьяне, простолюдины и дворяне – кто, важно неспешно шествуя, кто, суетливо шныряя – сновали меж наполненных различными товарами телег, повозок и фургонов, съехавшихся в город с близлежащих деревень и заполонивших все мало-мальски пригодные для торговли места.

Надменные мясники, неторопливо и вальяжно, оголив до локтя руки и обхватив мозолистыми ладонями широкие ремни, поддерживающие кожаные фартуки, собирались группками, обсуждая свежие городские сплетни. Их откормленные свирепые псы, верно охраняющие хозяйские, нагруженные мясом тележки, прячась от солнечных лучей, распластавшись меж колес, не теряя бдительности, провожали подозрительным взглядом каждого чужака-прохожего. Запах парного молока безошибочно выводил горожан на торговцев, облаченных в короткие передники и вооруженных черпаками, которые шлепали деревянными башмаками по белоснежным лужам, громким криком, зазывая покупателей. Ряды трухлявых столов выстроенных меж громоздких крестьянских телег были уставлены пузырьками, склянками, бутылками, сулейками и оплетенными лозой бутылями, наполненными всевозможными маслами, разнящимися оттенками, вязкостью, запахом и конечно ценой. Здесь же в клетях, сплетенных из прутьев, встревожено глазея на людские толпы, испуганно притаились многочисленные домашние птицы: куры, утки, голуби, гуси, наполняя затхлое пространство рынков звуками, вырывающимися из их прожорливых клювов. Свиньи, козы, коровы, овцы, телята, ягнята, поросята, и прочая живность заключенная в наспех сооруженные загоны, клети и зарешеченные повозки, своим протяжным мычанием, блеянием, хрюканьем, топотом и зловонием заполонили площади, расположенные у городских ворот, превратив их в скотные дворы.