Любовь до белого каления - Арина Ларина

– Соскучилась, – истово выкатила глаза главбух. – Не заходите к нам больше, забыли совсем, а без вас тоскливо.

Можно подумать, что раньше Татьяна была местным массовиком-затейником, развлекавшим персонал плясками и частушками. Ей было неприятно подхалимство взрослой женщины, откровенная ложь, а еще было стыдно, заранее стыдно и тягостно, потому что, видимо, именно ей выпадет участь сказать Зинаиде Семеновне про увольнение.

– Я вот пирожок принесла, – главбух вытрясла что-то из полиэтилена. Это «что-то» было замотано в полотенце и издавало тягучий луково-котлетный запах. Такой столовский и неаппетитный, что Таню затошнило.

– Свой, не сомневайтесь, чистыми руками сделан из своих продуктов, – главбух подтолкнула сверток по столу и убежала, смущенно хихикнув.

Амбре поползло по приемной и прочно застряло в носу, перебив тонкий запах духов.

– Добрый день, – в приемную заглянула кудрявая голова, принюхиваясь и оглядываясь. – Ой, я не вовремя? Вы обедаете?

– Нет, – досадливо мотнула головой Татьяна, – проходите.

Она торопливо затолкала пирог обратно в полиэтилен, потом для верности надела на него пару «прозрачных» карманов из регистратора и скрепила степлером, после чего сунула в помойное ведро. Теперь воняло от рук, но выйти из приемной, оставив там посетителя, она не могла. Вытерев жирные пальцы листом бумаги и ощущая навязчивый столовский аромат, Таня тоскливо вздохнула: когда не везет, это на весь день.

– А я пришла в секретарши, – радостно оповестила ее голова, наблюдавшая за манипуляциями. – Можно?

Учитывая «правильность» построения фразы, в секретарши этой соискательнице было категорически нельзя.

– Проходите. – Татьяна гостеприимно повела рукой, продолжая принюхиваться. Ей уже казалось, что луком и мясом пропахло все: и руки, и волосы, и костюм. Замечательно! Чиполлино отдыхает!

– Я все принесла, – счастливым голосом оповестила пришедшая, старательно ловя Танин взгляд.

– Что – все?

– Документы, чтобы сразу оформиться.

– Давайте сначала поговорим, – вежливо предложила Таня, разглядывая женщину. Ближайшее собеседование должно было состояться почти через час, поэтому угадать, кто к ней явился, было сложно, но можно. Это явно была одна из «дам за тридцать». Внешность у нее оказалась вполне обнадеживающая: смешные жидкие кудряшки, тонкий крохотный нос, обилие следов от прыщей, блеклые глаза. В общем – самое то, что надо, с точки зрения неконкурентоспособности в борьбе за Семена. А Таня была уверена, что за Семена придется бороться. Насколько она успела понять, работал он тут допоздна, женщины ему не звонили, не считая пары звонков на мобильный, но и те – сугубо деловые. Это могло означать только одно: Семен, как это ни странно, свободен. Или, что вряд ли (потому что так просто не хотелось думать!) – у него дома сидит робкая и покорная женщина, не отваживающаяся беспокоить свое божество по личным вопросам. Татьяна презирала таких безвольных и безропотных содержанок, но сама готова была стать такой же при одном условии – мужчиной должен быть Семен. Мировоззрение менялось, как погода в тропиках, поэтому никому нельзя было об этом рассказать, не с кем посоветоваться, потому что подруги Таню уважали именно за стойкость в отношении мужского пола. Погорела ее стойкость, как сухостой во время пожара. Правильно говорила Ведеркина: «Не зарекайся!»

Визитерша смотрела на задумавшуюся Татьяну, округлив глаза и напружинившись, словно та должна была не вопрос задать, а бросить мяч или шайбу.

– Вы представьтесь для начала. – Таня взяла себя в руки и сердито подумала, что сердечные переживания, без преувеличений, мешают работать. Да они не просто мешают, а вообще стопорят весь процесс результативнее, чем удар битой по затылку!

– Зоя, – широко улыбнулась женщина и даже привстала, то ли кланяясь, то ли собираясь протянуть руку для скрепления знакомства. Татьяну ее улыбчивость начала раздражать. Приветливость хороша, но не до идиотизма. Начитавшись Дейла Карнеги, наш продвинутый народ начал улыбаться где надо и не надо. Сейчас ее резиновые улыбки были абсолютно не к месту, особенно учитывая Танино нервозное состояние.

Зато выяснилось, что это именно Зоя Крячихина, тридцати двух лет от роду, секретарь директора кооператива «Серп». Кооператив работал и процветал на краю области, занимаясь закупкой и оптовой продажей яиц. Почему организация носила столь неподходящее название, было неясно: либо хозяин оказался юмористом, либо – старым коммунистом. Все это не имело значения, так как Зою уволили несколько недель назад.

– А почему вы решили сменить место работы? – Татьяна решила следовать собственному опроснику, составленному в самом начале эпопеи с собеседованиями. Зою очень хотелось оставить: она была вся как на ладони, да еще эти пережженные кудряшки… Но уж больно она неотесанная какая-то. Татьяна со вздохом посмотрела на крепкие пальцы с короткими ногтями, выкрашенными в коричневый цвет, словно забор. Золотой зуб в глубине улыбчивого Зоиного рта тоже не вдохновлял.

– Так я бы и не меняла, – доверительно прошептала Зоя. – Только у него новая полюбовница объявилась. Вишь, помоложе и потощее. А кому она нужна, такая скелетина? Дунь, плюнь, и одни лапки останутся. Вот он меня и выпер, ее на мое место посадил.

Из этого следовало, что предыдущей «полюбовницей» была Зоя.

– Мы вам перезвоним, – решительно сказала Таня и встала, обозначив окончание аудиенции.

– Так не поговорили же толком, – опечалилась Зоя и вздохнула. – Я ведь печатаю вслепую и машинку как облупленную знаю!

– Какую машинку?

– Печатную.

– У нас компьютер. До свидания. Я обязательно перезвоню.

– У меня машинка своя, – гордо поведала Зоя, пятясь к выходу. – Так что я все свое могу с собой принести.

Представив Зою в лаптях и с машинкой, подъезжающую к офису на печати, Татьяна улыбнулась, как Чеширский кот.

Зоя тоже улыбнулась и помахала полной ладошкой:

– Я не прощаюсь!

– Конечно, конечно, – и Татьяна схватила телефонную трубку, обозначив занятость.

Когда Зоя тяжелыми шагами утопала вдаль по коридору, Татьяна вызвала Яшу. Ей срочно нужны были газеты с резюме и вакансиями, чтобы хоть чем-то себя занять. Раньше ей бы в голову не пришло просить о чем-то водителя, а Яша, услыхав подобную просьбу, послал бы ее так далеко, насколько хватило бы его богатого словарного запаса. Теперь все поменялось, и Таня даже научилась извлекать плюсы из своего двойственного положения. Сейчас достаточно было сказать: «Яша, мне нужны газеты», – как водитель трусцой несся к ближайшему киоску, как дрессированный пес за хозяйскими тапками.

Она обложилась доставленной прессой, словно собиралась заняться поклейкой обоев. Надо было хоть чем-то занять себя, чтобы не думать про «личный вопрос», который был к ней у Семена. Было совершенно непонятно, радоваться, потому что шеф наконец-то созрел, или печалиться, потому что вопрос мог и не касаться их взаимоотношений. Тогда вряд ли она сможет скрыть разочарование. А возможно – ни то и ни другое. Это могло оказаться чем-то средним, шансом, лотерейным билетом, который мог не выиграть вообще или выиграть банку сгущенки. Или маленькую бутылку пепси. Или значок. Все одинаково ненужное и разочаровывающее, так как ждала она большой куш. Куш и кукиш отличаются всего парой букв в написании, но какая между ними пропасть! Татьяне пока что выпадали сплошные кукиши.