Власть и масть - Евгений Сухов

– Он сейчас будет переходить через пожарище? – не унимался слепец.

– Да… Он остановился перед костром и молится.

Маркиз с аббатом направились к навесу, где для них были заготовлены два стула.

Глянув на огромный костер, пламя которого рвалось к небу, маркиз с сомнением произнес:

– Он не дойдет и до середины, уж слишком большой вы для него приготовили костер.

– На все воля Божья, – непреклонно отвечал аббат. – Думаю, что пора начинать.

– Пусть будет так, – согласился маркиз Перек.

Поднявшись, он махнул платком, и Григорий, перекрестившись, уверенно зашагал в сторону костра.

– Он идет? – спрашивал бродячий слепой, подавшись вперед.

– Да, монах шагнул в костер, – отвечал ему такой же бродяга. – Он шагает по угольям так, как будто ему совершенно не больно.

– Что дальше?

– Огонь настолько большой, что сейчас его не видно. Он просто сгорит в полымени!

Слепой, ухватившись за полы сотоварища, продолжал расспрашивать:

– Так он сгорел?

– Его нет, – обескураженно отвечал товарищ. – Он сгорел!

– Значит, копье было не настоящее? – вопрошал слепец.

– Получается, что так…

Порыв ветра разметал темно-серые клубы дыма, и в зарницах пламени показалась фигура монаха, неторопливо бредущая.

– Григорий вышел! – восторженно прокричал его сосед. – На нем даже не сгорела ряса. Он святой!

– Он святой! – закричал слепец.

– Григорий святой! – прозвучало над рядами.

Монах вышел из огня, победно сотрясая над головой Копьем судьбы.

– Он вышел из огня, – удивленно проговорил маркиз, поднявшись. – Значит, копье все-таки настоящее! Вы удовлетворены, аббат? Григорий выдержал Божий суд.

– Это действительно так… Хочу вас поздравить, маркиз. Вам будет что рассказать королю.

– Я хочу мощи святого Григория! – кричал слепец. – Я приложу их к глазам, чтобы прозреть. Дайте мне кусок его тела!

Толпа колыхнулась и в едином порыве двинулась в сторону Григория.

Монах видел сотни рук, протянувшихся в его сторону.

– Подите прочь, – в ужасе кричал Григорий. – Я прошел испытание!

Голос Григория только усилил ярость наступавших. Подмяв под себя стоявших в охранении рыцарей, обезумевшая толпа бросилась на монаха, вышедшего из огня. Десятки тел подмяли Григория, чтобы разорвать его на тысячи кусков. С него срывали одежду, ножами отрезали куски плоти. Отмахиваясь копьем, Григорий откатился в сторону полымени, казавшегося ему в эту минуту куда более безопасным, чем обезумевшая толпа страждущих.

– Дайте мне кусок его тела, – кричал старый калека, опираясь на клюку. – Я приложу его к своим гниющим ранам.

– Чего встали! – вскричал в ярости маркиз. – Отбейте монаха, он мне нужен живым.

Стража устремилась на выручку Григорию. Размахивая мечами, они пробивались к монаху, лежавшему бездыханно. Через рваное рубище проглядывало тощее, истомленное многими воздержаниями тело. В боку кровоточила рваная рана.

– Не жалей, руби! – наставлял маркиз Перек, бросившись вперед.

Не пожелав стоять в стороне, на выручку монаху кинулся граф Глостер: подцепив концом меча подбежавшего бродягу с расширенными от религиозного экстаза глазами, он отшвырнул его в сторону; затем ринулся прямиком в самую гущу свалки и без разбору принялся наносить удары, приговаривая:

– Получай, нечисть! Получай!

Длинный меч графа, не ведая жалости и устали, падал на головы бродяг, сокрушал им животы, но наседавших как будто не становились меньше, с кинжалами и с обычными палками в руках они подскакивали к Григорию в желании отхватить кусок от его святой плоти.

В какой-то момент граф осознал, что находится в самой гуще свалки, окруженный со всех сторон бродягами, ощетинившимися заточенными палками. Он представлял теперь желанную добычу.

– Я буду не граф Глостер, если отступлю хотя бы на шаг, – кричал рыцарь, стараясь поудобнее перехватить меч.

Было понятно, что он скорее умрет, чем отступит хотя бы на дюйм. На какое-то время верующие позабыли даже про Григория, – открыв глаза, монах сделал попытку подняться. Не получилось, – так и рухнул, обессиленный, подле кострища. Понемногу наступая, страждущие все плотнее обступали графа, чтобы в едином порыве уничтожить человека, вставшего у них на пути к святому телу.

В какой-то момент показалось, что это им удастся и графу осталось жить всего-то несколько мгновений, но рыцари, выбежавшие из крепостных стен, ударили в спину наседавшим. Не ведая жалости, они прокладывали мечами дорогу к неподвижно лежавшему Григорию, топая прямо по рассеченным телам. Верующие схлынули, а потом и вовсе растворились в толпе собравшихся.

Граф перевел дух и зло, как если бы желал продолжения боя, воткнул меч в ножны.

– Вовремя вы, я думал, что мне уже с ними не справиться, – посмотрел граф на подошедшего начальника стражи. – Что там с Григорием?

Монах еще дышал. На перекошенных от боли губах лопались кровавые пузыри. Подошел маркиз и склонился над умирающим. Монах победил и в этот раз, правда, цена состоявшейся победы была неимоверна высока.

– Отнести его в замок, – распорядился маркиз Перек. – У меня хорошие лекари, они обязательно поднимут его на ноги.

Неожиданно Григорий открыл глаза, остановив помутнелый взор на королевском посланнике.

– Не стоит беспокоиться, маркиз. Я проживу два дня.

Не стоило ему идти в монахи. Орден крестоносцев потерял в его лице ревностного служителя.

– Откуда тебе известно, тебе опять являлся дух Барбароссы? – теперь он не сомневался ни в одном из сказанных слов.

– Да, – голос монаха окреп. – Я у него спросил, что со мной будет? Король показал мне на могильный камень и исчез.

– Ну, чего встали истуканами? – прикрикнул маркиз на застывших слуг. – Разве не вам я сказал отнести святого отца Григория?!

– Только вы его того, – сочувственно протянул начальник стражи. – Не шибко хватайте, на нем живого места нет.

– Неужто мы не видим, – произнес один из них, аккуратно подхватив монаха под плечи. Кивнув на глубокие раны в правом боку и животе, произнес: – Удивительно, как он еще дышит. Другой на его месте только с одним таким ранением отдал бы Богу душу.

– Видно, у него сильный ангел-хранитель, – сдержанно заметил маркиз.

Костер уже догорал. Остались только уголечки, выстреливающие в ночное небо снопами искр.

Монаха отнесли в келью, где он, промучившись в жару два дня, умер на третий с блаженной улыбкой на устах.

Прежде в таких высоких кабинетах Георгию Волостнову бывать не приходилось. И ничего, голова не закружилась, даже не пошатнулся, когда перешагивал порог. На верхних служебных этажах не так одиноко и стыло, как может показаться на первый взгляд: ни ураганных ветров, ни леденящей температуры, от которой бы коченело тело, собственно, ничего такого, что могло бы приносить неудобства.