Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. - Сборник Статей

скудные сбережения истрачены. Близилась зима и население не имело средств для закупки топлива. Необходима была организация немедленной помощи и ничего в этом отно­шении не предпринималось.

Прессы в собственном смысле в Ковно в то время не было. Единственным органом печати было выходящее два раза в неде­лю «Прибавление» (так оно и называлось) к Ковенским Губерн­ским Ведомостям. Редактором был правитель канцелярии гу­бернатора С. П. Белецкий — впоследствии директор Департа­мента Полиции и товарищ министра внутренних дел. В то вре­мя Белецкий был еще в стадии либеральничания. Он был ответ­ственным устроителем студенческих вечеров и жаловался на то, что после каждого вечера жандармский полковник производит дознания, так как студенты в задних комнатах помещения, где происходили вечера, поют революционные песни, а это — боялся он — отразится на его карьере.

Я принес Белецкому статью, описывавшую положение насе­ления «Слободки» и призывавшую к организации немедленной помощи. Статья эта появилась в ближайшем номере «Прибавле­ния» — и через несколько дней я, «лишенный столицы», исклю­ченный с «волчьим билетом» студент, получил приглашение от Ковенского губернатора принять участие в совещании, им созы­ваемом, для обсуждения мер помощи населению Вильямпольской Слободы. В совещании приняли участие Ковенский город­ской голова, правитель канцелярии губернатора Белецкий, а также ряд еврейских деятелей, стоявших во главе еврейских благотворительных учреждений. Открывая заседание, губерна­тор Эммануил Александрович Ватаци предложил организовать Комитет помощи населению Слободки, избрать его председате­лем известного еврейского общественного деятеля и врача, док­тора И. А. Фейнберга, делопроизводителем С. П. Белецкого, а секретарем меня. Вместе с тем он сделал ряд предложений о том, как эта помощь должна производиться. Все эти предложения были встречены, можно сказать, с умилением. Я попросил слова и, к ужасу присутствующих, подверг критике предложения гу­бернатора. Ватаци ответил, что он отнюдь не навязывает Коми­тету своих взглядов и что Комитет обсудит его предложения и мои возражения. На следующее утро Белецкий рассказал мне, что Ватаци ему сказал, что что бы он ни сказал, все присутству­ющие, кроме меня, приняли бы без возражений и что он очень приветствует, что я критически отнесся к его предложениям и полагает, что сказанное мною не лишено оснований.

Комитет приступил к работе. Я начал с того, что организо­вал перепись населения Слободки. Карточки этой переписи я впоследствии передал С. Я. Яновскому, который разработал, как статистик, этот материал и опубликовал на его основании статью. Комитетом были гораздо более выгодно, чем это могли бы сделать сами жители, приобретены запасы картофеля и дров для топлива. Был образован Комитет из жителей Слободки, ко­торый при моем участии распределял картофель и дрова. Все это финансировалось как пожертвованиями, так и ассигновани­ями из пресловутых остатков из сумм коробочного сбора, раз­решенными благодаря благожелательному отношению губер­натора.

В начале 1901 года убитого проф. Боголепова сменил на по­сту министра народного просвещения генерал Ваковский, быв­ший военный министр. Человек весьма правых убеждений, он, однако, парадоксальным образом оказался много более либе­ральным министром народного просвещения, чем его предшест­венник. Новый министр впоследствии распорядился, чтобы ис­ключенные из университетов студенты 4-го курса, которым че­рез короткое время после их исключения были бы даны выпуск­ные свидетельства, были допущены к государственным экзаме­нам. До них оставалось немного времени, надо было проделать всякого рода формальности и мне было необходимо возможно скорее поехать в Петербург. Не без грусти оставлял я работу по Комитету помощи жителям Слободки. Я сообщил о моем пред­стоящем отъезде Белецкому, который мне сказал, что мне следу­ет непременно зайти к губернатору, чтобы откланяться. Видя, что я колеблюсь, он убедил меня доводом, что это в интересах дела, так как от благожелательного отношения губернатора за­висят дальнейшие ассигновки из остатков коробочного сбора и содействие всякого рода работе Комитета. Он советовал мне пойти в ближайший приемный день на прием к губернатору, за­верив меня, что я буду хорошо принят. Я так и поступил и, к мо­ему удивлению, был принят губернатором вне очереди не смот­ря на то, что в приемной ждал приема ряд чиновников.

Ватаци стал благодарить меня за столь полезную работу, мною проделанную. Я ответил, что вполне отдаю себе отчет в том, что существенной пользы моя работа не принесла, что мы занимались литьем воды в бездонную бочку. На его удивленный вопрос, почему я так думаю, я ответил, что поскольку будет в си­ле законодательство, ограничивающее евреев во всех правах, всякие меры к улучшению экономического положения еврей­ского населения длительного успеха иметь не могут. Он с боль­шим интересом стал беседовать со мной на тему, мною затрону­тую, и тут же спросил, когда я уезжаю. Узнав, что я уезжаю на следующий день, он спросил меня, не смогу ли я прийти к нему в 8 часов вечера на чашку чая, так как он хочет, не будучи огра­ничен во времени, со мной побеседовать, а ведь в приемной жда­ла толпа народа. Я в условленное время пришел, и беседа наша затянулась до часу ночи. Меня удивило вдумчивое отношение Ватаци к затронутым вопросам. Я был в особенности поражен его пониманием того, что местечковые евреи — будучи помещи­ком Могилевской губернии (кстати сказать, соседом по имению С. Н. Прокоповича и Е. Д. Кусковой), он имел случай с ними со­прикасаться, — по существу в большинстве своем являются людьми, стоящими на сравнительно высоком культурном уров­не. Культура их, правда, чужда европейской, но нельзя отрицать, что они культурно стояли в большинстве выше тех становых приставов и урядников, сказал он, которые склонны смотреть на них, как на дикарей.

Впрочем, в извинение приставов и урядников, должен ска­зать, что такие же взгляды можно было встретить и у евреев, в особенности, выросших вне черты оседлости, да и не только у них. В частности, было почти общепринято считать, что евреев, умевших читать только по-еврейски, надо считать безграмотны­ми. Это, между прочим, отразилось и на результатах переписи 1897 года. Несмотря на то, что по правилам переписи, лица уме­ющие читать на каком-либо языке, должны были считаться гра­мотными, во многих случаях лишь умеющие читать по-русски вносились счетчиками как грамотные. Процент евреев, не умею­щих читать по-еврейски, в России был весьма невелик, много меньше процента «безграмотных» евреев по материалам пере­писи.

Мне часто после этого приходилось приезжать в Ковно. Ватаци, узнавая о моем приезде, приглашал меня на чашку чая. Беседы наши касались преимущественно еврейского вопроса, но затрагивались и вопросы общей политики. Одна из этих мо­их бесед с Ватаци имела место через некоторое время после процесса о Кишиневском погроме. Мы говорили об адвокатах, выступивших в процессе, и я, помнится, особенно хвалил речь С. Е. Кальмановича. Я спросил Ватаци, хотел ли бы