Парижане. История приключений в Париже - Грэм Робб

Так как несколько рассказов об истории бегства расходятся в деталях, невозможно точно сказать, насколько большую часть этого лабиринта они исследовали или сколько времени прошло, когда они вышли на улицу Сент-Оноре и прошли по ее освещенным тротуарам сотню ярдов, чтобы найти других членов королевской семьи, находящихся вне себя от душевных страданий. Король, если верить рассказу гувернантки, продемонстрировал любовь, которая часто изо всех сил старалась выразить себя в годы, когда вокруг царила роскошь и главенствовал протокол. Он обнял свою королеву, страстно поцеловал ее и несколько раз воскликнул: «Как я счастлив видеть вас!»

Господин де Ферсен, знавший, какие шутки могут сыграть улицы, вместо того чтобы попытаться добраться до северо-восточной границы города, проехав через Париж в самом широком его месте, направил фиакр на восток вдоль улицы Сент-Оноре и по извилистому предместью Сент-Антуан, все время правя в направлении Бастилии, где он повернул налево и поехал вдоль бульваров, пока наконец после путешествия длиной более пятнадцати километров не добрался до выезда из города у заставы Сен-Мартин. Он мог, конечно, повернуть налево гораздо раньше, у церкви Сен-Мерри, и двигаться по удобной прямой гипотенузе, которой являлась улица Сен-Мартин. Но легко давать указания после свершившегося события. Все говорили, что вся операция проходила гораздо лучше, чем могла бы. Когда построенный по специальному заказу экипаж промчался через лес Бонди и выехал на равнины Брие и Шампани, минуя точку, когда вести из Парижа могли бы догнать их, король заявил, что он весьма доволен. Он представил себе тот эффект, который произведет его обращение к «французам и прежде всего парижанам» на Национальное собрание и с неприкрытой радостью известил других пассажиров экипажа: «И вот я вырвался из Парижа, где мне пришлось проглотить столько желчи. Могу сказать вам, что, как только я снова окажусь в седле, вы увидите человека, совершенно отличающегося от того, которого видели до сих пор!»

Его оптимизм на данном этапе поездки был полностью оправдан. На самом деле, если бы не долгие задержки в Париже, они добрались бы до Понт-де-Сом-весль, расположенного в ста восьмидесяти километрах к востоку, раньше, чем верные королю войска оказались вынужденными сняться с лагеря под давлением что-то заподозрившей толпы. И им не пришлось бы привлекать к себе внимание жителей города Сен-Менеульда, один из которых – сын почтмейстера – узнал короля по изображению на монете. Это случилось в восемь часов вечера 21 июня 1791 г.: путешествие едва ли продолжалось шесть с половиной часов. Приблизительно в это же время один из тех неутомимых парижских острословов, которых было полно даже в самые тяжелые времена, прилепил к стене дворца Тюильри листок бумаги:

«Жителям сообщают, что толстяк бежал из Тю-ильри. Всякого, кто встретит его, просят – в обмен на скромное вознаграждение – привезти его домой».

16 октября 1793 г.

Вид, открывавшийся с площади Революции (бывшей площади Людовика XV), был одним из самых красивых в Париже. Солнце во второй половине дня светило через кроны деревьев на Елисейских Полях и окунало площадь в глубокие тени и розовый свет, – вот почему лицо Шарлотты Корде выглядело разрумянившимся, когда ее голова была показана толпе. Это явление, которое наблюдали несколько тысяч человек, дало толчок официальному научному исследованию вопроса о сенсорной живучести, а так как мадемуазель Корде была красиво одета, как было принято в ее родном Кане, то появилась мода на кружевные нормандские шляпки без полей.

Мужчины и женщины, которые приехали на площадь в открытых повозках, продемонстрировали поразительное спокойствие. Несмотря на жестокие злорадные речи ярых республиканцев, едва ли найдется хоть один рассказ о том, что какой-то аристократ опозорил себя проявлением трусости. Слова тех, которые стояли на высоте десяти метров над площадью и смотрели вокруг себя на сцену хаоса, сдерживаемого солдатами в форме и самой архитектурой города, производят впечатление почти всюду:

– О, Свобода! Какие преступления совершаются от твоего имени! (Обращено к гипсовой статуе, возведенной на площади.)

– Пусть моя кровь скрепит счастье французов.

– Извините, месье. Я не нарочно. (Сказано палачу, которому наступил на ногу.)

Они ехали в самосвальных тележках из Консьержери (бывший королевский замок и тюрьма, расположенный на западной оконечности острова Сите недалеко от собора Парижской Богоматери. – Пер.) через реку по улице Сент-Оноре. Это было путешествие длиной около трех километров. Некоторые из них, вылезая из тележки и взбираясь по деревянным ступеням, впервые в жизни понимали, где они находятся и как они попали туда. В конце своей поездки по Парижу мадам Ролан попросила перо и чернила, чтобы записать последние минуты своего путешествия и «предать бумаге те открытия, которые она сделала на пути из Консьержери до площади Революции».

И хотя казалось, что королева молча размышляет и собирает все свое мужество, она временами замечала происходящее вокруг нее. Несколько свидетелей видели, как она изучает революционные надписи на стенах и трехцветные флаги, которые развевались из окон. Она должна была слышать полуденный выстрел пушки в Пале-Рояле. Когда повозка повернула с улицы Сент-Оноре на площадь, было замечено, что она смотрит поверх садов на дворец Тюильри. «Признаки глубокого волнения» увидел на ее лице официальный репортер.

С того выигрышного места город имел почти счастливый вид. Несколько из главных триангуляционных пунктов Вернике были видны с площади Революции, а еще несколько, если наблюдатель находился на возвышении, – купол Тюильри, северная башня церкви Сен-Сюльпис и вершина Монмартра. По какому-то необъяснимому замыслу изгиб Сены, казалось, выпрямился, так что глаз мог бы провести непрерывную линию вдоль дворцовых стен и реки до холмов за городом. Колоннады Тюильри, высокие дома, которые уходили на восток, и лавина облаков, лежащих на крышах, давали возможность представить себе: то, что казалось хаосом, созданным веками, было на самом деле моделью небесного города. Из центра площади можно было видеть далеко и быть увиденным с большого расстояния. Человек, который стоял в тот день перед дворцом Тюильри и, услышав шум толпы, взобрался на пьедестал статуи, с расстояния почти полумили совершенно отчетливо увидел, как упало лезвие гильотины.

Эта история закончилась где-то в Англии в 1828 г. Пожилой человек лежал в постели, умирая от болезни, которая оставила его разум достаточно ясным, чтобы чувствовать бремя греха, цепко держащего его бессмертную душу. Рядом с кроватью за письменным столом с кипой бумаг сидел католический священник. Сцена, подобная этой, наводит на мысль о Сохо, где жило большинство французских эмигрантов и экспатриантов. Аббат П. (известен только его инициал), вероятно, слышал уже дюжины исповедей на смертном одре, в которых недавняя история Франции была перепутана в рассказах о потерях и предательствах, однако рассказ этого человека был длинным и путаным даже по меркам эмигранта. К счастью, эту историю он рассказывал самому себе мысленно столько раз, что получалась простая диктовка.