Княжий сыск. Ордынский узел - Евгений Кузнецов

Воины хозяйничали на вражеских ладьях, оставшихся в живых шведов тумаками сгоняли в одну кучу в середине поля битвы.

— Почти сотня пленных! — князь Афанасий, сбросив шлем, вытирал меч пучком травы, — подвод не хватит своих и их раненых везти.

— Добей… — отрешенно ответил Юрий. Афанасий, недоумевая, вскинул глаза на старшего брата.

— Что непонятного?!! — вдруг приходя в неистовство, заорал Великий князь, — всех, всех добить. И семя крапивного не оставить! Всех, всех…

Князь, задыхаясь от подтупившей к горлу злобы, выхватил копьё у стоявшего ближе ратника и швырнул его в толпу пленных. Толпа, охнув, отшатнулась, оставив на смятой клочковатой траве человека с пробитой копьём грудью. Древко копья мелко дрожало. И началось избиение безоружных. Княжеские дружинники были приучены выполнять команды, не задумываясь. Новгородские ратники оцепенело стояли и смотрели.

Уже на вечерней заре на поле сечи из кустов выбрались трое: два новгородских ратника и молодой парень-свей со скрученными верёвкой руками. Они подошли к хорошо заметному на зелёном лугу свежезасыпанному длинному рву — братской могиле королевских воинов, остановились.

— Ни хрена себе, князь Великий учудил… — сказал один из новгородцев и снял с головы вислоухую шапчонку-подшлемник. — Какая муха его укусила? Где это видано, пленных кончать так немилосердно? Ведь завсегда их или на обмен пускали, иль выкуп за них брали! И на тебе: гром грянул не из тучи…

— А из навозной кучи! — буркнул с сердцем второй. И притянув к себе пленного, вдруг обнял его:

— Поймал тебя, радовался. Как же! Денег заработал! А ты теперь один остался… И значит, Богом ты меченый, грех за тебя деньги брать.

Испуганный швед лишь заморгал белесоватыми ресницами, не понимая. Тогда новгородец ловко распустил хитрый узел на веревке:

— Всё, брат, свободен. Айда с нами в город. Поживешь у меня чуток, а там я тебя на какой-нибудь немецкий корабль и пристрою… И — домой! Фатерланд, понимаешь, фатерланд. Скажешь там: лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой…

Я решился. Последующий день мы провели в приготовлениях. Корнею, как бывалому, я поручил приобрести пару ножей и крепкую веревку. После памятной битвы на постоялом дворе в его воинских способностях я ничуть не сомневался.

— Сапоги бы нам надо…

— Что, в лаптях надоело?

— Стуку от них много.

— Тьфу… — денег у меня ещё поубавилось.

Сам я с котомкой за плечами, из которой торчала ручка лучковой пилы, ни дать, ни взять плотник-одиночка, несколько раз прошёлся по улочкам кремля, примыкавшим к ограде княжеских хором.

Корней явился в охотничью берлогу только к вечеру. Охотничек наш шастал по лесным дебрям и приготовлениям к взятию княжеского дворца не мешал. Князь принес две пары мягких и высоких сапог и два засапожных ножа с насечными комлевыми рукоятками. Была при нём и длинная верёвка, которую, как оказалось, он просто стащил на базаре у зазевавшегося купчины.

— Я с самого начала догадывался, что князем ты родился по недосмотру Божьему, — сказал я. — У тебя все задатки босяка.

— Не лезь ко мне с проповедями, архиерей недоструганный, — обиделся он. — Красть верёвку грешно, а красть девку у князя можно? Между прочим, её ведь сторожат крепко, и коль ты думаешь, что этих мужиков удастся добром уговорить отпустить её с нами, то ты сильно ошибаешься!

Да, мысли о сторожах меня смущали не на шутку: пускать кровь любому человеку, будь он хоть басурман, не говоря уж о братьях-тверяках, я не желал вовсе.

— На-кось, примерь, — Корней бросил мне продолговатую круглую железку. Это была наручь, часть воинского доспеха, защищающая руку от кисти до локтя.

— Странная какая-то! — я показал на ненормально утолщённую середину с пересекавшим её узким пропилом.

— Чтоб лезвие у противника застряло, — снисходительно пояснил Корней. — Только ты и не пробуй, без обыку не получится.

Ночка выдалась как на заказ.

— Хоть глаз коли, язви её в душу! — ругался князь, когда мы, дождавшись самой глухой поры ночи, выбрались из дровяника, где, совсем закоченев, просидели с вечера, боясь пошевелиться. На ночь ворота всех башен детинца запирались, и по его улочкам прекращалось всякое движение. Только ночные сторожа с деревянными колотушками изредка бродили меж темнеющих на фоне звездного неба высоких построек.

Забор, окружавший княжеский дворец, мы одолели без больших затруднений. Плотно подогнанные друг к другу стоячие бревна с заостренными сверху концами были мертвяще холодны на ощупь. Корней, чуть не оторвав мне ухо, взгромоздился на мои плечи и, замерев, несколько мгновений вглядывался в темень по ту сторону забора.

— Ну, пошла милая, — князь легко подтянулся на руках и перемахнул через ограду. Я карабкался по веревке, которую он перебросил оттуда.

— Похоже, не ошибся ты, — просипел Корней. — Собак на этой стороне нет.

Когда мы достигли крыльца, сердце билось у меня между зубами.

— У дверей мечник должен караулить…

— А я думал-гадал: кто нам дверь отопрет? — ухмыльнулся, как слышалось по голосу, Корней.

— Справишься?

— А то…

Стражников на крыльце оказалось двое. Но оба не успели издать ни звука, когда Корней в три пружинящих прыжка взлетел по широкой лестнице на верхнюю площадку. Их мечи так и осталась в ножнах. Корней нанес ближнему стражнику удар в живот и, тотчас кинувшись ко второму, с маху рубанул его ладонью по шее. Первый переломился пополам и, падая, пробороздил лицом по доскам. Второй, замерев с открытым ртом, постоял немного, затем, издав вместо крика тихое шипение, сполз спиной по ребристой бревенчатой стене. Я ощупал их пояса:

— Вот и ключи. А ловко ты их.

— Чего там… Два остолопа. Руку об этого, правда, отбил — у него кольчужка под платьем. Давай, вяжи болезных, — он заворочал в замке ключом.

— А чего их вязать? До утра, поди, не очухаются.

— Спокойнее будет. Подальше положишь — поближе возьмёшь! — добавил он совсем несуразицу. Но меня она убедила. Мы связали стражникам руки снятыми с них же кушаками и, осторожно открыв высокую двухполовинчатую дверь, за которой угадывался длинный коридор или сенник, волоком втащили за собой. Вытянутое помещение было скупо освещено огоньком масляной плошки.

— А здоровые боровы! — шепчу я и разгибаюсь утереть пот. В тот же миг на голову мне обрушивается небо. Впрочем, возможно, это обычный табурет, в чьих-то крепких руках сегодня заменяющий кару небесную такому грешнику как я. Ускользающее сознание ловит только мозаичные картинки дальнейшей битвы. Вообще-то, полной цели враг не достиг: упасть я упал, но одним глазом всё же досматривал дальнейшее. Враг, а снизу он кажется огромным, отбрасывает в сторону табурет и в его руке появляется такой же огромный как он сам, меч. И с этим ужасным железом третий стражник, стороживший внутренние покои, бросается на моего безоружного напарника. Что я мог сделать для друга? Сделал, что мог: когда он перешагивал через меня, я тряпичной рукой ухватил его за колено. Обидно, но, кажется, он этого не заметил.