Чингисхан. Книга 1. Повелитель страха - Сергей Волков

Когда дрожащего от страха Юнь-Су подвели к Есугею, купец неожиданно захрипел, царапая ногтями горло, и свалился замертво.

— Его убило Вечное Синее небо! — торжествующе крикнул кто-то из нукеров. Остальные тут же подхватили:

— Да падет гнев Тенгри на головы всех слуг Алтан-хана и татар!

…Осмотрев товары, Есугей объявил погонщикам:

— Теперь я — ваш господин.

— Здесь человек, непохожий на караванщика, — крикнул из-за повозок нукер, толкая в спину мужчину в коротком зеленом халате, расшитом по швам красным шнуром. В руках тот держал дорожный мешок, из-за пояса торчала костяная рукоять ножа.

— Интересно, — Есугей приподнял бровь, разглядывая широкое, спокойное лицо. — Почему ты не смотришь мне в глаза?

— Я испытываю страх, господин, — ответил мужчина.

— Воин должен уметь превозмогать свой страх.

— Я — не воин.

— В степи все мужчины — воины, — не согласился Есугей. — На тебе тангутская одежда, но ты не тангут, не монгол и не ханец…

— Господин прав — я кидань.

— Как твое имя?

— К чему господину утруждать себя, запоминая все эти наши Ляо и Цаи? Зови меня просто: Звездочет, ибо такова моя работа — считать звезды.

Есугей нахмурился.

— Вечное Синее небо создало ночные звезды, чтобы путники могли угадывать по ним дорогу в степи. Зачем ты считаешь их? Это плохо. Это может прогневать Тенгри.

— Древние мудрецы Чань говорили: «Не ищи рогов на голове зайца и волос на панцире черепахи». По звездам я могу угадывать будущность и предсказывать судьбы людей, — смиренно ответил кидань.

— Вот как… Ты второй раз заинтересовал меня. Поедешь с нами. Эй, Даргутай, дай ему лошадь и не спускай глаз с этого человека. Я хочу, чтобы он предсказал и мою судьбу!

Отрядив десять человек сопровождать караван, Есугей-багатур посмотрел в раскинувшуюся над головой голубую бездну, где плавал одинокий коршун, и сказал:

— Поход был долгим. Надо спешить. Моя жена Оэлун скоро родит. Я хочу видеть, как мой первенец появится на свет. Мы возвращаемся домой! Ху-рра!

Надя ждет меня у подъезда. На ней голубое короткое платье, белые туфли на платформе, волосы уложены в модную прическу. Яркая помада на губах, синие вечерние тени, в руках белая сумочка с кольцами. Все это недвусмысленно означает: родители уехали, квартира свободна. Еще неделю назад, увидев Надю такой, я весь затрясся бы от предвкушения: танцы, прогулка по ночной Казани, бутылка «Монастырской избы» и полутороспальная кровать в Надиной комнате.

Но сегодня мне почему-то делается скучно. Свидание с любимой вроде бы девушкой представляется обычной рутиной или даже работой. Подергаться на танцульках, побродить в полутьме, поболтать ни о чем, выпить — и в койку.

Тоска…

— Привет! — улыбается Надя.

Я сдержано киваю.

— Полчаса жду-жду — тебя все нет, — она продолжает улыбаться.

— Задержался в редакции, — я хочу ответить нормально, но получается как-то рассеяно, вроде бы как через силу.

Улыбка на Надином лице превращается в недоуменную гримаску.

— Что-то случилось?

— Да нет, все нормально… Устал просто.

— Но на танцы-то мы идем? — в голосе девушки звучит тревога и озабоченность.

Я наклоняю голову в знак согласия и вдруг понимаю — нет, сегодня никаких танцев не будет. Не хочу. А раз желания нет, кто сможет меня заставить?

Говорю, глядя на ее пышные, вздыбленные волосы:

— А давай сразу к тебе?

— Как — сразу? — удивляется Надя. — Я два часа на прическу потратила…

Она выпячивает нижнюю губку. Это означает — Надя расстроилась. Меня всегда умиляла эта ее особенность — выпячивать губку. Она делала Надю похожей на ребенка, на маленькую обиженную девочку, которую хочется пожалеть, развеселить, сделать счастливой.

Сейчас мне просто противно. Надя пытается манипулировать мною, это ясно, как божий день.

— Ну, Арте-е-ем… — произносит она, стараясь поймать мой взгляд. — Ну, дава-а-ай схо-одим… В ДК Строителей сегодня ВИА игра-а-ет…

— Нет, — решительно обрываю я ее. — Сказал же — устал. В другой раз.

— Ты говоришь как в кино, — неожиданно заявляет Надя. — Как будто не хочешь… Со мной… Я тебе не нравлюсь?

— Нравишься… — начинаю я и тут же обрываю сам себя: — Погоди. Причем тут — кино, нравишься — не нравишься? Не до танцев мне сейчас.

— Заболел?

Я мрачно матерюсь сквозь зубы. Оказывается, она еще и дура. И как я раньше не замечал? А ведь женился бы — и всю жизнь маялся потом.

Надя не слышит мои ругательства. У женщин есть такая особенность — в нужный момент слышать только то, что хочется. Сообразив, что все пошло не так, как она рассчитывала, Надя меняет тактику. Кажется, в шахматах это называется гамбит — поступиться малым, чтобы выиграть в большем. Вот только пожертвовать Надя собирается тем, чего и так не имеет.

— Ну ладно, обойдемся без танцев, — снисходительно вроде бы как соглашается она и тут же начинает частить: — Не больно-то и хотелось на самом деле. Па-адумешь, ВИА! Да это ВИА с Компрессорного завода, там и играть-то никто не умеет. Че по жаре таскаться, ноги бить… Ну, пошли? Мамка с отцом в деревню поехали, завтра вечером только вернутся…

Я смотрю на ее подрагивающие ресницы, на губы, на легкий налет пудры, покрывающий щеки. Мне вроде бы и стыдно — вот стоит красивая девчонка и сама уговаривает пойти к ней, остаться на ночь. Но этот мой стыд, он какой-то приглушенный, далекий. Он словно бы остался в прошлой жизни, когда я был другим человеком.

Теперь я — такой. Новый. Наверное, если бы мы с Надей на самом деле играли в кино, зрители осудили бы меня. Но мне честно — плевать. Плевать на все. Я отныне делаю только то, что сам считаю нужным. Меня можно обмануть, но нельзя заставить.

— Извини, — бормочу я и шагаю к подъездной двери. — Сегодня ничего не выйдет…

— Ты… — Надя почти кричит. — Артем! Я с тобой!

— Не надо. Иди к себе, — не оборачиваясь, говорю я и думаю: «Сейчас будет выкинут главный козырь». Надя не обманывает моих ожиданий.

— Ах, так! Тогда я… Я все равно пойду! Меня Нелька, Светка и Венерка звали!

Нелька, Светка и Венерка — это Надины подружки из КИСИ. Разбитные девчонки, «общажницы», которых я «не одобряю». Но сейчас мне все равно.

— Иди.

— Там Бики и Фарид из двенадцатого дома будут! — кричит Надя.

Бики и Фарид — бывшие Надины ухажеры. С ними у меня был в свое время «пацанский базар». По неписаным уличным законам, если девушка, которая «ходит с парнем», появится на танцах одна, значит, она свободна.