Шели. Слезы из пепла - Ульяна Соболева

Фиен сделал еще один стежок и посмотрел на меня:

— Больно?

— Нет.

Мне уже давно не больно физически, внутри меня живет столько боли, что по сравнению с ней распоротое предплечье — незначительная царапина, ведь внутри все разворочено до мяса и постоянно кровоточит.

— Довольна победой?

Я кивнула, глядя вперед, сильнее сжимая челюсти, когда он делал еще один прокол иглой, протягивая нитку.

— Нет, не довольна. Тебе, как всегда, мало. Да?

Медленно повернулась к нему.

— Мало. Наверное, никогда не будет достаточно.

— А когда будет уже не с кем воевать, Шели?

— Когда будет не с кем воевать, я смогу наконец-то заниматься воспитанием Ариса.

— А стать моей женой по-настоящему сможешь когда-нибудь?

Мы постоянно возвращались к этой теме, и я с каждым разом понимала — это нескончаемый круг, который я не могу разорвать, потому что официально мы женаты. В глазах моего народа я принадлежу Фиену. И от этой мысли меня передергивало, как от омерзения. Не потому что Фиен был мне противен, а потому что мне претила сама мысль о том, что я могу принадлежать еще кому-то, кроме Аша. Но я ничего не могла поделать с тем, что у нас общий сын и что инкуб — мой законный муж.

— Нет, не смогу, — ответила очень спокойно, но внутри все содрогалась от жалости к нему. Я знала, что причиняю боль, но не могла притворяться.

Жалость — как испорченная почва, на ней никогда не вырастет любовь, она слишком унизительна сама по себе, а любить того, кто в твоих глазах достоин лишь сожаления, невозможно. Иногда настойчивость мужчины пробуждает ответные чувства, а иногда она раздражает. Меня раздражало то, что Фиен постоянно напоминал мне о моем долге, а я не считала, что я что-либо ему должна. Но этот упрек, я видела в его глазах: «я дал тебе жизнь, я дал тебе сына, а ты не можешь подарить мне хотя бы свое тело. Пусть не любовь».

Но я не просила в долг, я не просила меня возвращать и не видела ни одной причины оставаться ему должной.

— Почему?

Медленно выдохнула, стараясь не дернуться, чтобы не мешать ему зашивать.

— Хотя бы потому что — это предательство.

Фиен оборвал нить и посмотрел на меня.

— Никто не считает тебя предательницей, Шели. Нельзя предать мертвеца, потому что он уже ничего не может тебе дать, а я могу. Могу так много, Серебрянка. Если бы ты только позволила.

Протянул руку и тронул мои волосы. Я дернула головой и резко вскочила с камня.

— Я! Я буду считать себя предательницей! И ты ошибаешься — он не мертв. Знаешь, почему? Он живет здесь, — ударила себя в грудь, — живет и будет жить, пока я дышу. И в любви, Фиен, не нужно что-то брать или получать. В любви нужно отдавать. Только отдавать себя целиком и полностью, не ожидая чего-то взамен. Потому что тогда это не любовь, а торговля. Ты мне — я тебе. Поэтому я буду отдавать ему свою верность до конца моих дней и мне стыдно за то, что ты сделал со мной. За то, что в глазах других я с тобой, а не с ним.

— Его нет, Шели! Пойми! Нет его!

— Есть! Просто ты не видишь, и никто не видит, а я вижу. Каждый раз, когда закрываю глаза. Я слышу его даже в легком дуновении ветра, я чувствую его в биении моего сердца.

— Это сумасшествие и паранойя! — Он стоял напротив меня, сжимая руки в кулаки.

— Возможно. Но это МОЯ паранойя и МОЕ сумасшествие.

— Мы не можем быть мужем и женой и при этом не спать в одной спальне годами. Начнутся разговоры и сплетни.

— Мне плевать, Фиен. Ты заварил это, ты пошел на это. Я не просила тебя.

Не упрекай меня в том, что мне было совершенно не нужно.

— А наш сын? — глаза Фена сверкнули. — Он не был тебе нужен?

— Нет! Не был! Я приняла его и полюбила, но он не был мне нужен. Так же, как и ты, и это нелепое замужество.

— Ты бы сдохла, — словно выплюнул мне в лицо.

— Я этого и хотела.

Он вдруг скривился как от боли, а потом взял меня за плечи:

— Но почему, Шели? Я настолько противен тебе, я настолько недостоин твоей любви, что ты так меня ненавидишь? Что со мной не так, Шели?

Внутри снова все сжалось, я приложила ладонь к щеке инкуба.

— Нет. Все не так. Ты не противен мне. Ты такой необыкновенный. Ты самый лучший и самый достойный из всех, кого я знаю. И у меня нет ненависти к тебе. Просто я ЕГО, понимаешь? Настолько ЕГО, что во мне нет ничего моего, что я могла бы отдать тебе. Я наполнена им до краев и во мне не осталось меня самой. Ты бы смог попросить меня у него? Как думаешь, он отдал бы меня тебе? Только он может решить, как распорядится моим телом и моей душой, а пока его нет, я не могу распоряжаться тем, что мне не принадлежит.

— Но его никогда уже и не будет, — глухо пробормотал Фиен.

— Значит, я никогда не смогу принадлежать себе. И тем более тебе.

— Значит, все было напрасно?

— Все было напрасно. Мне жаль.

Я застегнула пуговицы кожаного жакета, нацепила пояс и пристегнула меч.

Спрятала волосы под капюшон и громко крикнула:

— Привал окончен — мы идем на Огнемай.

— Сколько времени нам придется продержаться? — Тиберий озирался по сторонам и нервно сжимал рукоять меча дрожащими пальцами. Слишком опасное место, рядом граница с Пустошью.

— Около трех суток, — его собеседник не снимал капюшона, и ночной сумрак скрывал лицо от посторонних глаз.

— Мы будем истощены.

— У вас нет другого выбора, иначе остроухие не поверят мне и не войдут в город. А нам всем надо, чтоб поверили.

— Думаешь, мы справимся?

— Если сделаете, как я сказал — справитесь. Воины поверят тебе?

— Да. Они уже давно не идут за Фиеном, его авторитет упал в их глазах после поражения в Нижемае, когда мы понесли огромные потери по его вине. Если б не она — его бы давно свергли.

— Сколько пойдут за тобой?

— Около тысячи точно пойдут.

— Этого достаточно. Вы должны будете занять те позиции, которые я сказал. Ты хорошо знаешь Огнемай, что делать при внезапной атаке и осаде тоже знаешь. Я отыграю свою партию, а ты отыграй свою.

— Что будет с ней потом?

Глаза собеседника ярко сверкнули желтым, как внезапная молния и погасли.

— Тебя это волнует? Она моя рабыня и свободы ей никто не давал. Вернется в кандалы и ошейник.

— А с ним?

— Казню лично, — желтый сполох вновь сверкнул из-под капюшона.

— Тебя не было пять лет. Все мы…