Авантюра времени - Клод Романо

Второй момент апории заслуживает отдельного внимания, поскольку здесь имеются неясности в комментариях — в тех, по крайней мере, которые мне известны. В действительности Гуссерль уже сделал выбор между абсурдностью 2 (а) и абсурдностью 2 (b). В самом деле, поверх всего он желает установить саму идею конституирования времени, или, иначе говоря, отношение логического предшествования и иерархической субординации между источником и тем, что вытекает из этого источника. Вопрос о сущности времени, утверждает он в самом начале «Лекций», составляет одно с вопросом об источнике времени или, во всяком случае, неизбежно ведет к нему[47]. Но идея «конституирования» предполагает, что отношение между источником и тем, что из него проистекает, строго необратимо. В идеале должна иметься возможность вскрыть конституцию объективного времени через описание потока являющихся фаз сознания времени. Однако это описание само по себе должно быть полностью автономным, т. е. не нуждающимся для своей формулировки в обращении к объективному времени, объяснить которое оно призвано. Не имея возможности допустить какую-либо «ретрореференцию» конституирующего к конституированному, Гуссерль, следовательно, должен отвергнуть утверждение 2 (а), которое привело бы к разрушению самой идеи конституирования, и неявно принять 2 (b). Итак, мы можем сказать, что Гуссерль с самого начала принял «решение» (если можно это назвать решением), приводящее к регрессу в бесконечность. «С самого начала» означает в данном случае: со второго уровня конституирования времени. Ибо именно здесь Гуссерль признает, что, если фазы сознания времени, как являющие себя множества, должны выполнять конституирующую функцию, они могут обладать ею лишь постольку, поскольку, в свою очередь, сами конституированы на более глубоком уровне. Следовательно, бесконечный регресс уже в зачатке содержится в допущении третьего уровня конституирования, более глубокого, чем первые два. Необходимо понимать, что в тот самый момент, когда Гуссерль энергично отвергает какой-либо регресс в бесконечность эта регрессия уже началась.

Об этом однозначно свидетельствует тот факт, что на уровне конституирующих феноменов в их непрерывном протекании, т. е. на втором уровне конституирования времени, Гуссерль должен допустить форму последовательности, то есть определенных временных отношений: «Хотя поток сознания, в свою очередь, сам является последовательностью, он сам от себя выполняет условия возможности сознания последовательности»[48]. Но в таком случае поток сознания времени есть процесс изменения — сколь угодно тонкий и сложный, — и, как процесс непрерывного изменения, он должен обладать и определенной скоростью. Удивительно, что в тот самый момент, как Гуссерль принципиально отвергает принадлежность конституирующих фаз к времени, он утверждает, что они протекают с определенной скоростью. Вместо того чтобы признать абсолютную бессмысленность разговора о скорости протекания фаз явлений времени, Гуссерль, не усомнившись, приписывает им скорость, но скорость абсолютно неизменную и в этом смысле вполне «абсурдную», поскольку она не может быть измерена временем, но составляет одно (если можно так выразиться) с самим ритмом времени: «Мы находим с принципиальной необходимостью поток постоянного „изменения“, и этому изменению присуща та абсурдность, что оно протекает точно так, как протекает, и не может протекать ни „быстрее“, ни „медленнее“»[49]. Но каким образом модальности явлений времени могли бы обладать скоростью, пусть даже и постоянной, если скорость, для того, чтобы быть измеренной, предполагает фактор времени? Ведь если поток конституирующих феноменов есть непрерывное изменение, то он впадает во время и предполагает новое сознание, новый поток, новое множество феноменов — конституирующих, чтобы иметь возможность конституироваться, — и регресс в бесконечность становится неизбежным.

Так имеются ли абсурдные феномены? Нет, имеется лишь абсурдное описание этих феноменов. Абсурдность не в феномене, а в его описании, и заключается она в превращении самого времени в феномен, тогда как время есть всего лишь принцип описания феноменов. Как только время понимается как явление, как имманентное изменение, сколь угодно тонкое и сложное, как нечто преходящее и происходящее — нечто, что, подобно изменению, обладает направленностью и непрерывностью, так мы вовлекаемся в парадокс, согласно которому все феномены и все их феноменальные определения предполагают время: парадокс, согласно которому время есть нечто временное. И Гуссерль не может избежать этого парадокса в силу самих предпосылок, определяющих его анализ.

Если я прав, то это позволяет мне не задерживаться слишком долго на третьем уровне конституирования, хотя для Гуссерля он наиболее значим: на уровне, где мы касаемся последнего «феноменологического абсолюта». Хорошо известны затруднения из § 36 «Лекций по феноменологии внутреннего сознания времени» и те слова отчаяния, которые граничат со своего рода апофатической феноменологией: «Для всего этого у нас нет названий». В этом параграфе Гуссерль пытается установить, что последний конститутивный поток не является ни объектом, ни темпоральным процессом и что, следовательно, предикаты, позволяющие описывать темпоральные процессы и объекты, не могут ему приписываться непротиворечиво. Нельзя сказать о феноменах абсолютного потока (или о самом потоке как феномене), что, к примеру, «они существуют в Теперь и были прежде, что они следовали темпорально друг за другом или существуют одновременно друг с другом и т. д.»[50]. В своих многочисленных рукописях Гуссерль снова и снова говорит об этом: «В силу очень серьезных причин мы не говорим о времени сознания»[51]. Или: «Фазы сознания и сами длительности сознания не должны, со своей стороны, рассматриваться как темпоральные объекты. Следовательно, ощущение […], а также ретенция, воспоминание, восприятие, и т. д. атемпоральны (unzeitlich), то есть они — ничто в имманентном времени»[52]. Однако такие утверждения недостаточны для того, чтобы мы действительно могли это мыслить. Поскольку, как я пытался показать, вполне очевидно, что ощущение и ретенция поддерживают между собой отношение времени, что ретенция возникает после впечатления, ретенцией которого она является, а впечатление — прежде нее, иначе оно не могло бы ею «модифицироваться». Неявным образом Гуссерль это признает, когда он отличает «одно-после-другого» (Nacheinander) сознания времени от временной «последовательности» (Zeitfolge), которую он сохраняет за темпоральными объектами[53]. Однако это исключительно вербальное различие нисколько не помогает нам продвинуться, и если нам не хватает слов, то не только в самом конце исследования, для наименования абсолютного потока, но и, можно сказать, с самого начала описания.