Огонь на поражение - Петр Катериничев

— А чего?.. Он у нас головатый! От Олеговых книжек не отходит!

— Это от Олега не отходит, — вздыхает жена. — У нас-то в комнате, ты вспомни, пьянки да гулянки… А тебе, Олежек, жениться бы надо да самому деток завесть…

— Повременю. Вот новую жизнь начну… так что с акциями теми?

— Ну вот. Пошел я, значит, на пункт ихний, да все, как есть, на деньги-то и обменял! Словно голос какой нашептал — акция, она бумажка, деньги надежнее…

— Это у тебя «белая» начиналась, раз голоса-то уже слышал, — хмыкнула Алка.

— «Белая», не «белая», а только если бы не я, осталась бы твоя мамашка щас сиротой казанской. Без копейки, значит. Короче, получил я деньги и аж обмер: это ж миллионы! Как во сне!.. Сунул их в ту же авоську да домой потрусил, благо недалеко… Иду сам и думаю: а ну как стопарнет кто? Из-за этих «лимонов» и жизни лишить могут!

— Да ты б на себя в зеркало посмотрел: куртка болоньевая, еще за сорок рублей купленная, штаны вытертые — позарятся на тебя, жди!..

— Не, — не обращая внимания на женин комментарий продолжает Толик. — все ж верно люди говорят: пьяных да дураков судьба бережет…

— До поры… — вставляю я.

— Ну да, а ты у меня и пьяненький, и не сильно умный! — усмехается Алка.

Толик вдруг разозлился: покраснел, насупился… — Был… — поправляется быстро та. — Я ж щас так бабам и говорю: мужику моему, дескать, цены нет, до того разумный!

Толик исподлобья смотрит на жену: насмехается, что ли? Лицо Алки круглое, улыбчивое, простодушное…

— А, бабы! Ну вас! Слушай дальше. Пришел, значит, я домой, четыре бумажки по пятьдесят из пачки вытянул, а. остальные в целлофан завернул, резинкой перетянул да в бачок сливной спрятал, А уж похмелюга пришла, потряхивать начало — да только с мильонами кто ж к ларьку-то пивному идет, боязно.

Ну, взял деньги да и пошел пиво пить. Выпил кружку, другую, тут дружбанки — Серега с Костькой подгребли, портвейну налили… Ну и я развязался — тряхнул мошной…

— Купец Копейкин гуляет…

— Взяли мы на все «зубровки» да и сорвались под Москву, в Костькину деревню… Так сказать, на отдых и простор…

— И не икалось вам… Мамаша как пропажу обнаружила, так ее чуть Кондратий не хватил!

— Пилось попервоначалу хорошо, легко. А в деревне — уже и не помню. На самогон на какой-то набрели да на брагу. Так на неделю и загудели… — Толик перевел дух, в два глотка допил чай. — А потом — аж вспомнить страшно. Стала мне теща моя являться — то ли во сне, то ли наяву, разве разберешь, когда пьешь неделю без просыху… Почему-то на две головы меня выше, вся в белом, как в саване, в одной ручище те акции держит да трясет ими, другой — горло мое достать пытается да шепчет с придыханием: «Задушу паразита… Задушу…» И вонь изо рта сивушная, и глаза светятся, что твои угли…

Короче, перепугался я — жуть. Как просветлит — чувствую, «белка» идет. Ну и рванул первой же электричкой на Москву… Как к ней через лес бег, все казалось — гонится кто за мной, да голос тещин: «Задушу… Задушу…»

Весь путь в тамбуре ехал — там люднее, не так страшно, а только шептать начинает, я к бутылке с самогономто и приложусь… На подходе к дому друганы перехватили, портвейном подмогли, пришел уже к двери «автопилотом», открыл кое-как…

А тут сама Авдотья Никитична подвинулась, громадная, как бронепоезд.

«Где акции, гад?»

«Продал».

«А деньги? Пропил?»

«Чуточку… Да рази их все пропьешь?!»

."Сколько всех-то?"

«Мильоны…»

«Где?!» .

«Там», — махнул я рукой в сторону туалета и отключился.

Очнулся на белых простынях. Лежу тихо, как мышь, трясун ознобить начинает… Теща появляется, да стакан ко рту.

— Похмеляйся, милок. Только но чуть-чуть, не в раз.

И стакан мне протягивает.

Вот она, думаю, горячка, началась…

— Мамашка моя как узнала, что деньги целехоньки, — прямо не своя стала!

Пока Толик по селам самогоном наливался, закрылось это «МММ» и сбережения у людей пропали. А ее — не только вернулись, так еще и нажили сколько!

Самолично Толю из запоя выхаживала, что дите малое. И бульон тебе из рыночной курочки, и спиртное по каплям, как лекарство, и таблетки нужные достала, чтоб не трясло его так да чтоб крыша не съезжала… Да все повторяла мне и ему: «Перст судьбы это, перст судьбы!»

— Ну да, а я как к жизни-то вернулся, тоже задумался. Отродясь у меня сразу столько не было… И подумалось: ведь и этакую прорву пропить можно, это ж как жалко! Короче, посоветовались мы с Алкой да пошли закодиро-вались. На пару. Чтоб, значит, никому не обидно было да и без соблазну.

Ну а на деньгах сидеть без толку — тоже смысла никакого. Вкладывать во всякие там фонды — себе дороже станет. Вот мы и решили сами. Я «рафик» старенький купил, теша — палаточку при рынке сняла… Поехал по селам…

— И как? Прибыльно?

— Да в накладе не сидим. — Взгляд Толика серьезен и спокоен. Словно после этого лета — другой человек стал. А он и стал другой. Никто ему не указ, знает, что делает, знает для чего и для кого, и — сам за все в ответе. И еще: появилось в нем то, чего раньше не было, — достоинство.

— А поборами не беспокоят?

— Как же без этого. Да договариваемся, по-божески. Я ж всех этих пацанов сызмальства знаю. Их работе — тоже не позавидуешь…

— Это уж точно!

— Жаль, образования у меня нет. Вот тебя взять: и зарабатываешь хорошо, и ни от кого не зависишь…

— Когда как.

— Хорошо бы и Лешка мой так бы…

— Каждому свое…

— Это точно.

— А я вот одно понял: на простом продукте хорошо заработать можно, если с умом. Ведь нормальный человек, который не перекормленный, он же натуральный продукт любит… И про одежду то же скажу, и про все… Да чтобы с гарантией, что картошечка, к примеру, на чистом навозе выросла, без химии, что мясо — утром еще мычало. Спрос такой, что только давай! Я вот, к примеру, думаю…

Дальнейшие рассуждения я слушаю вполуха. Суть их сводится к простой и давно заученной формулировке:

…Чем государство богатеет, И чем живет, и почему Не нужно золота ему, Когда простой продукт имеет.

Улучив в разговоре паузу, благодарю хозяйку за царский обед. Алла сияет от удовольствия. Встаю:

— Пойду вздремну с дороги.

— А чего ж в поезде, не спалось? — спрашивает женщина.

— Не так, чтобы совсем не спалось…

— Видать, попутчица попалась… разговорчивая, — подмигивает Толик.

— Толян, что-то я особо молчаливых среди женщин и не помню, — киваю на Алку.