Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер

Солнце в вышине так палило, что Космо натянул над кокпитом тент, и они поели в его тени. Хлеб, помидоры, кружочки колбасы салями, фрукты, сыр и вино, сладкое и холодное — потому что он привязал бутылки за горлышко и спустил на веревках прямо в море.

Потом было время, чтобы безмятежно растянуться на палубе и позагорать; а еще позже, когда ветер совсем стих и солнце поползло вниз по небосклону и его водянистые отблески заиграли на белом потолке каюты, настало время для любви.

На следующее утро он опять появился в гостинице — подъехал в маленьком старом открытом «ситроене», напоминающем скорее мусорный бак на колесах, и увез Оливию вглубь острова, к себе домой. К этому времени в компании, с которой она приехала отдыхать, на нее, вполне естественно, начали злиться. Мужчина, приглашенный специально, чтобы составить ей компанию, выразил свои претензии, и произошла перепалка, после чего тот самым отвратительным образом надулся. Тем проще было уехать.

Опять сияло великолепное утро. Дорога уходила на холмы, через сонные золотые деревни, мимо белых церквушек, мимо ферм, где на скудных лугах паслись козы и ходили по кругу, вращая жернова, многотерпеливые мулы.

Здесь все было такое же, как и столетия назад, не затронутое коммерцией и туризмом. Чем дальше они ехали, тем хуже делалась дорога: кончился гудрон, «ситроен» покатился, проваливаясь и подпрыгивая, по узкому проселку, затененному раскидистыми пиниями, и наконец остановился у подножия старой оливы.

Космо выключил мотор, и они вылезли из машины. В лицо Оливии пахнул прохладный ветерок — далеко внизу проблеснула морская синева. Дальше вниз шла тропа, пересекала миндальную рощу, и там, где она снова выходила на открытое место, стоял дом — длинный, под красной черепичной крышей, белые стены в лиловых пятнах цветущих бугенвиллей. А за ним открывался прекрасный вид на береговой склон и море. Вдоль дома тянулась веранда, увитая виноградом, а перед ней — заросший сад, посреди которого блестела бирюзовая вода маленького бассейна.

— Вот это да! — только и смогла выговорить Оливия.

— Заходи, я покажу тебе все.

Дом был построен очень странно; перед каждым порогом — по две-три ступеньки где вверх, где вниз, в нем не было и двух комнат на одном уровне. Когда-то здесь жило фермерское семейство, поэтому гостиная и кухня до сих пор находились на втором этаже, а нижние помещения, где раньше располагались конюшня, хлев и свинарник, теперь служили спальнями.

Внутри было просто — беленые стены, самая скромная мебель — и прохладно. Небольшие цветные половички на грубых тесаных половицах, стулья с плетеными тростниковыми сиденьями, дощатые скобленые столы. Шторы только в гостиной на втором этаже, а всем прочим окнам в глубоких амбразурах оставалось довольствоваться ставнями.

Но были и восхитительные штрихи — диваны и кресла с мягкими подушками под яркими хлопчатобумажными покрывалами; вазы с цветами; поленья, сохнущие в деревенских корзинах у открытого очага. В кухне с потолочной балки у стены свисала медная посуда и пахло травами и специями. И все выдавало присутствие человека образованного, думающего, прожившего здесь уже двадцать пять лет: сотни книг, не только в шкафах, но и на столах, подоконниках, на комоде у кровати; хорошие картины, множество фотографий, подставки с долгоиграющими пластинками возле проигрывателя.

Наконец экскурсия закончилась, и Космо через низенькую дверь, опять же вниз по ступенькам, вывел Оливию в красную прихожую, а оттуда на веранду.

Оливия встала спиной к открывшемуся виду, разглядывая белый фасад дома.

— Я даже и представить себе не могла такого совершенства!

— Посиди тут, полюбуйся пейзажем, а я принесу тебе бокал вина.

На каменных плитах веранды стоял стол и несколько плетеных кресел. Но Оливии не хотелось садиться. Она подошла к парапету и облокотилась. Вокруг в глиняных горшках цвели, благоухая лимоном, вьющиеся герани, и между ними сомкнутыми рядами деловито маршировали туда-сюда полчища муравьев. На душу Оливии снизошел безграничный покой. Если прислушаться, можно было различить слабые, приглушенные звуки, составляющие тишину. Далекий коровий бубенчик. Мирное, удовлетворенное кудахтанье кур откуда-то из сада. Шорох ветра.

Целый новый мир. Они отъехали всего на несколько километров, а Оливии казалось, будто от гостиницы, знакомых, коктейлей, бассейна, шумных улиц и магазинов, ярких огней и оглушительных танцевальных шлягеров ее отделяет тысяча миль. А еще дальше — Лондон, «Венера», дом, работа. Все это тает, теряет реальность, словно забытый сон о жизни, которой на самом деле никогда не было. Она как долго-долго пустовавший сосуд, который теперь медленно заполняется тишиной. «Я могла бы здесь остаться», — раздался несмелый голосок, будто кто-то легонько потянул за рукав. — «Здесь я могла бы остаться».

Она услышала за спиной шлепки сандалий по ступеням. Обернулась и стала смотреть, как он выходит из темного проема, высокий, пригибая голову под притолокой. Он нес бутылку с вином и два стакана, а солнце стояло высоко и отбрасывало ему за спину короткую черную тень. Поставив на столик стаканы и заиндевелую бутылку в каплях влаги, он достал из кармана джинсов сигару, чиркнул спичкой, закурил.

Когда заструился голубой дымок, Оливия сказала:

— Я не знала, что ты куришь.

— Только сигары. Изредка. Когда-то курил сигареты по полсотне в день, но потом избавился от этой привычки. Однако сегодня такой день, когда, кажется, можно дать себе небольшую поблажку. — Он уже откупорил бутылку и теперь наполнял стаканы. Один взял себе, другой протянул Оливии. Холодный как лед. — За что будем пить?

— За твой дом, не знаю, как он называется.

— «Высота».

— За «Высоту». И за ее хозяина.

Они выпили. Космо сказал:

— Я наблюдал за тобой из кухонного окна. Ты стояла не шевелясь. Интересно, о чем ты думала?

— Что здесь… реальность тает.

— А это хорошо?

— Кажется, да. Я… — Она задумалась, подыскивая подходящие слова, потому что ей вдруг показалось очень важным выразить все точно. — Я не особенно домашнее существо. Мне тридцать три года, я работаю в журнале «Венера» редактором отдела, добивалась этого положения много лет. С тех пор как окончила университет, содержу себя сама, и не подумай, что это я жалуюсь, наоборот, ничего другого мне никогда и не нужно было. Замуж не хочу, и детей мне не надо. Навсегда — это не про меня.

— И что же?

— А то, что здесь… в этом доме, мне кажется, я могла бы остаться, не опасаясь, что окажусь узницей или пущу корни. Не знаю почему. — Она улыбнулась, глядя ему в лицо. — Право, не знаю.

— Оставайся, — сказал он.

— На весь день? На ночь?

— Нет. Оставайся вообще.

— Мама учила меня никогда не принимать приглашений вообще, на неопределенное время. Всегда должна быть назначена дата приезда и дата отъезда, так она говорила.