И придет ночь - Кристина Скай

Вдруг ее охватил гнев. Несмотря на то что в этом году они собрали отличный урожай, им все равно не выбраться из нужды. Цены на топливо возросли, и найти опытных сезонных работников тоже ох как не просто! Да тут еще эти шантажисты...

Силвер, продолжая злиться, уставилась на молочно-белые лепестки камелии. Надо бы успокоиться. Но ни при каких обстоятельствах она не попросит сэра Чарлза Миллбэнка о помощи. Не видать этому змею подколодному Лэвиндер-Клоуза! Только через ее труп!

Силвер ругнулась сквозь зубы и наградила прекрасный антикварный письменный стол мощным пинком: словом, в этот момент она повела себя совсем не так, как подобает истинной леди.

Сорвав таким образом свою злость, она вдруг увидела нечто, что заставило ее удивленно захлопать глазами. Ей это показалось, или стол на самом деле повернулся под другим углом? Нахмурившись, она нагнулась поближе, чтобы хорошенько рассмотреть этот феномен.

Действительно, левая задняя ножка накренилась.

Смахнув в сторону веточку жасмина, Силвер провела рукой по задней стороне стола, но ничего не нащупала, кроме полированного дуба. И только тогда она сообразила: накренился не стол, а пол.

Должно быть, из-за ее пинка разболталась какая-то ветхая половица. Задыхаясь от волнения, Силвер отодвинула стол к стене и потянула вверх шаткую половицу норфолкского производства, расположенную прямо под ним.

Внизу оказался тайник глубиной примерно в шесть дюймов.

По телу у нее забегали мурашки. Неужели она наконец-то отыскала ответ на тысячу вопросов, не дававших ей покоя со дня смерти отца?

Первым делом она нашла сумку из клеенки. Затем – шкатулку из черного дерева, отделанную слоновой костью. Шкатулка была засунута в самую глубь дыры и покрылась толстым слоем пыли. Дрожащими пальцами Силвер открыла клеенчатую сумку.

Записи о семенах и даты их высадки, сделанные аккуратным почерком отца, вывалились на пол. Для нее они ценились на вес золота. Да эти записи, наверное, он вел лет десять! «Но рецепта «Мильфлера» среди них, похоже, нет», – подумала она, и ее гладкий лоб прорезала морщинка.

Потом взгляд Силвер упал на шкатулку. Чудесное эбеновое дерево покрылось пылью, а латунные стерженьки на крышке поросли плесенью. Затаив дыхание, она открыла замочек. Внутри, на крошечной бархатной подушечке, лежала небольшая записная книжка. Кожаный переплет ее потрескался от ветхости, а страницы пожелтели.

Да это же личный дневник ее отца! Силвер хорошо помнила, как он сидел над этими страницами, наморщив лоб, и грыз перо.

У нее учащенно забилось сердце. Она открыла тяжелый тисненый переплет, нашла первую страницу и принялась читать...

«Полночь.

Луна на ущербе.

Я пишу это, сидя за столом, и слушаю вздохи ветра, который проносится над лавандовыми кустами. Окна рабочего кабинета открыты, и до меня доносится пряный, бархатный аромат ночи. Когда Сара была жива, она тоже любила здесь сидеть. Она была способна по едва уловимому запаху определить, какие цветы уже распустились. Такой она была, моя Сара.

Попробую-ка и я сыграть в эту игру. Так... я чувствую резкий, сладкий запах лаванды и чистое, нежное благоухание фиалок. Распустились жасмин и жимолость, да еще с ручья доносится едва уловимый, сумрачный запах дубового лишайника.

Что-то у меня не очень хорошо получается. А Сара могла определить даже вид семян, из которых выросли эти растения, и то, как давно они цветут. Ей ничего не стоило отличить сорт stoechas от augustifolia или от dentana, она моментально говорила, какого сорта лаванда: из Хитчемали она, из провинций ли, или с холмов далекой Греции.

Боже мой, как же я по ней скучаю, особенно теперь, когда весь мир переполняют летние запахи! Цветы апельсинового дерева, жасмин и розмарин напоминают мне о той, которую я потерял.

Я точно знаю, что ее убили. Я ясно понял это только теперь, когда уже слишком поздно. Они убили мою любимую Сару, потому что я не захотел пойти им на уступки. Я был по уши влюбленным придурком и свято верил в собственную непобедимость. Ведь я мог бы, мог спасти ее!

Но я не сумел этого сделать.

А теперь, Господи, теперь они снова вернулись. На прошлой неделе я получил еще одно письмо...»

На этом запись обрывалась, точнее, заканчивалась огромной чернильной кляксой. Даты не было.

Силвер уставилась на лист бумаги. Буквы расплывались у нее перед глазами. Значит, ее отец все-таки подвергался опасности. Так вот почему он был так молчалив последние месяцы жизни: он был перепуган не на шутку, но старался скрыть это от них с Брэмом.

А потом он в последний раз отправился за границу собирать редкие сорта лаванды. Когда он вернулся, он выглядел гораздо спокойнее – почти таким же, каким был до того, как умерла мать.

Но душе его не было покоя, как казалось на первый взгляд.

Через несколько недель после того, как он вернулся, его тело обнаружили в ледохранилище. В его окоченевших пальцах была зажата записка: в ней он просил прощения у своих детей. Судья решил, что это самоубийство чистой воды.

Но Силвер он в этом так и не смог убедить. Как же она скучала по отцу, известному своими чудачествами! Он знал и любил каждый цветочек, каждую веточку, росшую на этих холмах.

Теперь Силвер открылась жестокая правда: оба ее родителя были убиты преступниками, которым для каких-то грязных делишек потребовалось содействие Сен-Клера.

Эта мысль болью отозвалась в сердце Силвер.

Она смахнула набежавшую слезинку. Может быть, прочитав эти записки, они с Брэмом смогут воссоздать рецепт «Мильфлера», узнают, кто убил их родителей, и...

Вдруг со стороны дальней стены кабинета послышался скрип. Она поспешно засунула шкатулку обратно в тайник, закрыла дыру половицей и придвинула стол на его прежнее место.

Затем произошло нечто, заставившее Силвер взвизгнуть. Пробив стеклянную стену теплицы, в комнату влетел какой-то предмет. Предмет этот оказался кирпичом, к которому был привязан обрывок бумаги.

Записка была ужасающе короткой: «Следующим будет мальчишка».

Блэквуд направил своего коня к темному гребню холмов, окаймлявшему вересковую пустошь. На самом высоком холме он остановился и расстегнул кожаную сумку, перекинутую через седло.

При свете луны разбойник развернул послание в военно-морской департамент, то самое, которое он нашел в карете лорда Ренвика.

Наморщив лоб, разглядывал он строгие цифры долгот и широт, указывающие местоположение разных торговых и пассажирских судов, совершающих плавание через пролив Ла-Манш, к южному берегу Франции и к далекой Испании. Казалось бы, это послание не содержало никаких особенно важных сведений. Самый обыкновенный список навигационных маршрутов – так по крайней мере представлялось неискушенному взгляду.