Микстура для терминатора - Наталья Александрова

В банке я очень удачно все провернула, по приходе обрадовалаМишу и под эту марку отпросилась пораньше, сразу после закрытия магазина. Ноперед этим еще поговорила немного с Васей Курочкиным, который заскочил к нам наогонек. Вася сказал, что у меня озабоченный вид, а женщине это не идет. Тогда ярешилась и попросила его выяснить, не в службу, а в дружбу, по своим каналам,кому принадлежат бежевые «Жигули» за номером таким-то. Я сказала, что водительэтой машины налетел на иномарку моего знакомого и скрылся. Такие наглые«Жигули»! Вася пообещал все выяснить в лучшем виде. Самое интересное, что ясама не знала, зачем мне это нужно. Ну выясню я, что владелец «Жигулей» ИванИваныч Сидоров, а дальше что?

Часов в восемь я уже входила в нужную подворотню. Та желужа, так же пахнет мочой, и у входа — куча песка. Первый двор я прошла безостановки, вот и второй, парадная в углу, и в окне на первом этаже горит свет.У него всегда горит свет, даже в яркий поддень в этой квартире темно. Яподнялась по трем выщербленным ступенькам и нажала кнопку звонка.

Он открыл дверь не спрашивая. В первый момент мнепоказалось, что он меня вообще не узнал, потом он вгляделся и сделал попыткузакрыть дверь, но я держала ручку, впрочем, он не очень настаивал.

— Послушай — начала я хрипло, — я тебя надолго незадержу. Ответь мне на несколько вопросов, и я уйду.

Он молча посторонился. Не снимая куртки, я прошла на кухню —пусть видит, что я не в гости пришла. Кухня была такая же убогая, но чистая —вымытая посуда стояла на сушилке, пол подтерт, даже кухонное полотенце свежее.Кирилл кивнул мне на стул, сел сам и выжидательно уставился на меня. Одет онбыл по-домашнему — старые джинсы, футболка, выглядел абсолютно спокойным —человек у себя дома, а я вот тут пришла, отвлекаю.

— Слушаю, — нелюбезно напомнил о себе Кирилл.

— Я бы хотела знать, что произошло здесь, в этойквартире, с субботы до утра понедельника.

Он посмотрел на меня с удивлением, а потом нахмурился.

— Зачем тебе? Ты что, сама не знаешь?

— Дело в том, — голос мой предательскидрогнул, — что я ничего не помню.

— Что-о? — Он повысил голос. — Ты думаешь, ятебе поверю?

— А мне и не надо, чтобы ты мне верил, —разозлилась я. — Мне надо, чтобы ты рассказал мне как можно болееподробно, что здесь произошло, какого черта ты держал меня в своей квартиребольше суток и какой гадостью напоил, выдавая это за кофе.

Он смотрел на меня абсолютно дикими глазами, но меня ужепонесло.

— Что смотришь — стыдно? Как в постель затащить женщинубез сознания, так ему не стыдно, а в глаза смотреть стыдно?

— Что ты несешь? — Он громко сглотнул. — Тысама ко мне пришла.

— Правильно, пришла, по телефону позвонить и плащзашить, потом выпила кофе и потеряла сознание, а дальше что было? Говори,говори, не стесняйся.

— Да не подсыпал я тебе ничего в кофе! Вот, нормальныйкофе, «Паула», я сам его пил.

— Ну-ну, — прищурилась я, — с чего бы мнетогда в обморок грохаться, за мной такого никогда не водилось!

— Я и сам удивился, испугался даже.

— Вот и вызвал бы «скорую», отправил в больницу, чем впостель укладывать.

— Я Генке позвонил, тут на третьем этаже сосед,приятель мой, живет, он спустился, тебя посмотрел.

— Еще и Генка! — вскипела я. — Мало мне одного,еще и Генка тут ошивался!

— Да ты что? Он хирург, в Эрисмана работает. Правдатебе, как я вижу, психиатр бы не помешал, ты женщина со странностями.

Я хотела было обозвать его тоже по-всякому, но взяла себя вруки. Надо скорее все выяснить и уходить, а то мы до утра проругаемся.

— Продолжай.

— Вот, он посмотрел, сердце послушал, пульс, зрачки —говорит, все нормально, она спит. Это, говорит, у женщин бывает.

— Классный специалист!

— Да, говорит, пойду в восемь утра на дежурство,загляну, посмотрю еще раз. Звонит ко мне в восемь, а тебя уже и след простыл.

— Что-что? А ты где был?

— Что слышала! Я спал тут, в маминой бывшей комнате, аты вон там, на том диване.

— Так я тебе и поверила!

— А это уж как хочешь, — сухо сказал он, — нотолько так и было, и в кофе я тебе ничего не подсыпал, надо больно.

Я поняла его намек — раз я ему не верю, то и он мне тоже.

— Ну, хорошо, допустим, но потом-то что было? Ведь я жепомню, где очухалась в понедельник, ты же не будешь утверждать, что ничего небыло?

— Зачем тебе это надо знать, раз ты все равно ничего непомнишь? — Он нервничал.

— Рассказывай уж, — устало проговорила я.

— Ты пришла ко мне вечером в воскресенье, часов водиннадцать. Сама пришла, сказала, что хочешь у меня остаться.

— А что еще я говорила?

— Не помню.

— Потом? — машинально спросила я.

— Потом пошла в ванную, потом вернулась. Подошла комне. Слушай, я же не изврашенец все в подробностях пересказывать! —возмутился он.

— Не надо, — глухо сказала я и отошла к окну.

Мне не хотелось, чтобы он видел мое лицо. По всему выходило,что он не врет, что я действительно отсутствовала где-то все воскресенье, ночто, черт побери, со мной случилось и почему я ничего не помню? Из кучинечистот за окном кухни выскочила здоровенная крыса и уселась, глядя мне прямов глаза и шевеля ушами. Мне стало совсем тошно.

— Ты сама ко мне пришла, — повторил Кирилл.

— Сама пришла, а ты и рад! — не выдержалая. — Все вы одинаковые — любая к тебе в дверь постучится, ты ее примешь.

— Не любая… — усмехнулся он.

С первой встречной он бы не стал. Просто эта девушка емуочень понравилась еще там, в комнате у Марии Михайловны. Он увидел ее, кактогда, — красивая женщина с серо-голубыми глазами, глазами цветабалтийской волны, с восторженным изумлением рассматривает старинный фарфор усебя в руках. Когда в воскресенье утром она исчезла, он смирился и не стал ееразыскивать. Но, когда вечером она пришла к нему сама, он поверил в чудо. Неможет же человеку все время быть плохо, должна же судьба преподнестикогда-нибудь неожиданный подарок! Он ошибся, чудес не бывает. Принцессы нестучатся в дверь к бедным трубочистам в реальной жизни.

Похоже, он свалял дурака, когда с ней связался. Девушка явносо странностями, может у нее шизофрения, раздвоение личности? Не может быть,чтобы она ничего не помнила! Он оглядел всю ее поникшую фигуру — нет, правда,она очень расстроена. И не верит ему, считает его чудовищем.