Во сне и наяву - Ширли Басби

Сара боялась взглянуть дяде в глаза. Она опасалась, что может передумать и все-таки скажет правду…

— Да, — кивнула она, — это было тяжелое испытание. Если вы не возражаете, я бы не хотела снова ему подвергнуться.

— Да-да, конечно! — поспешно закивал Сэм Кантрелл, крепко сжимая худенькое плечо Сары. В его голосе послышалась мольба. — И конечно, когда тебя станет расспрашивать шериф.., когда с тобой будут говорить об убийстве Маргарет.., ты ничего не скажешь об испанском кинжале, да?

Изумрудные глаза Сары сверкнули; она с вызовом взглянула на хмурого Янси.

— Я никому не расскажу об испанском кинжале!

* * *

От невеселых воспоминаний Сару отвлек голос Бартоломью. Она бросила последний взгляд на три могилы под раскидистым пеканом, отвернулась от окна и отозвалась:

— Я здесь, Бартоломью, у себя. Решила немного отдохнуть.

Бартоломью ждал хозяйку на лестничной площадке. Сара увидела дворецкого и улыбнулась ему, вспомнив, с каким сочувствием и участием он относился к ней с первого дня ее пребывания в «Магнолиевой роще». Без его поддержки Саре было бы гораздо труднее выдержать напряжение, царившее в доме после убийства Маргарет Кантрелл. Бартоломью неоднократно доказывал ей свою преданность и в последующие годы, когда в Америке бушевала Гражданская война, расколовшая страну на два враждебных лагеря.

За прошедшие семь лет Бартоломью почти не изменился.

На его светло-коричневом лице было так же мало морщин, как и в тот день, когда Сара приехала в «Магнолиевую рощу».

Лишь несколько серебряных волосков на его висках появились за прошедшие годы. Сара шла следом за дворецким по широкой винтовой лестнице и думала о произошедших в жизни переменах.

И действительно, повсюду были видны разительные перемены. Внешне «Магнолиевая роща» не потеряла своего величественного вида, но из дома исчезли все ценные вещи: их пришлось продать, чтобы добыть денег для войны — ее вели мятежники против законного правительства. В холле уже не было чудесного мрамора; хрустальные люстры, висевшие почти в каждой комнате, тоже были сняты и проданы. Та же печальная участь постигла и прекрасные ковры, мебель, фарфор и серебряную посуду. Снаружи тоже произошли кое-какие перемены. Темно-зеленая краска на дверях и окнах поблекла и сейчас трескалась и шелушилась под лучами жгучего техасского солнца. Никто не ухаживал за лужайками и садами. Конюшни, из которых раньше доносилось ржание породистых лошадей, сейчас почти опустели.

Огромные поля, до войны покрытые сплошным белым ковром превосходного хлопка, теперь пустовали. У плантаторов не осталось ни рабов, прежде обрабатывавших землю, ни денег, чтобы сеять хлопок и нанимать батраков для его сбора.

На немногочисленных чернокожих, которые согласились работать на своих прежних хозяев, нельзя было положиться.

Несколько дней они работали, а потом просто исчезали, весело позвякивая монетами в карманах. После их ухода на полях оставался гниющий урожай.

Подобная ситуация сложилась повсюду на Юге, не только в Техасе. Везде было то же самое — разрушенные дома, заброшенные плантации и призрачная надежда когда-нибудь вернуть утраченное в годы войны. Война между штатами нанесла сильнейший удар когда-то богатым и могущественным аристократам и плантаторам-южанам. Впрочем, Техас пострадал от военных действий меньше, чем другие штаты Конфедерации. За годы Гражданской войны на территории Техаса не произошло ни одного крупного сражения. Населению этого южного штата не пришлось проливать горькие слезы на пепелищах сожженных домов, но это было слабое утешение. Техасцы так же, как и остальное население Конфедерации, поддерживали мятежников и охотно расставались с драгоценностями, которые отдавали на нужды армии. Многие из техасцев принимали самое активное участие в мятеже. Техас прославился тем, что дал Конфедерации больше остальных мятежных штатов, за исключением разве что Виргинии. И вот после поражения пришла пора расплаты…

Разоренному Техасу пришлось пережить новые унижения, несмотря на все обещания Вашингтона восстановить Юг и даровать амнистию бывшим мятежникам. В штате было введено военное положение, и техасцам пришлось содержать солдат в ненавистных голубых мундирах. И естественно, самолюбие техасцев страдало оттого, что командование северян считало, что стоит выше любого закона. В случае возникновения конфликтов судьи всегда выносили решения в пользу офицеров янки. Техас являлся оккупированной вражеской территорией, и войска северян относились к населению штата как к побежденному противнику.

Сара, спускавшаяся по широкой лестнице следом за Бартоломью, в который уже раз за последние два года спрашивала себя: была бы судьба Юга такой же горькой, если бы Джон Уилкс Бут не застрелил президента Авраама Линкольна в тот роковой вечер[11]в театре Форда? Сара тяжко вздохнула. Если бы был жив Линкольн, все, возможно, сложилось бы иначе!

Бартоломью отвлек ее от грустных раздумий:

— Опять приехал адвокат. Он хочет поговорить с тобой.

Сара спросила:

— Он не сказал, что ему нужно? Может, он наконец нашел Янси?

Бартоломью покачал головой.

— Неужели адвокат мистера Сэма станет разговаривать с Каким-то негром? — проговорил он с язвительной усмешкой.

— Он что, грубил тебе? — нахмурилась Сара.

— Не больше, чем обычно.

— А знаешь, — упрекнула Сара темнокожего дворецкого, — может, мистер Хендерсон и говорил бы с тобой повежливее, если бы ты не напускал на себя такой высокомерный вид всякий раз, когда он приезжает в «Магнолиевую рощу». — Она погрозила дворецкому пальцем. — Ты делаешь это специально, я знаю, специально. Надуваешь щеки, задираешь нос и начинаешь говорить с таким английским акцентом, которому бы позавидовал и настоящий английский герцог.

Бартоломью ухмыльнулся и с невиннейшим видом проговорил, растягивая слова на южный манер:

— Не понимаю, о чем это вы, мэм! Я всего-навсего бедный нигер и не хочу никого обидеть!

— Перестань вести себя так вызывающе! — не на шутку рассердилась Сара. — Куда ты его проводил?

Бартоломью чуть нахмурился и ответил уже обычным тоном:

— В единственную комнату, которую еще не стыдно показывать гостям. Конечно же, в кабинет хозяина.

В это мгновение дверь, ведущая в библиотеку, распахнулась, и на пороге появилась чем-то очень недовольная Энн Шеллдрейк.

Годы пощадили Энн. В тридцать восемь лет ее волосы оставались такими же белокурыми, голубые глаза — такими же яркими, а кожа — такой же гладкой, как и прежде. На ней было черное шелковое платье, сшитое несколько лет назад, но не утратившее элегантности.

Сара хорошо помнила это платье, Энн надела его на похороны Маргарет и не снимала все время траура по сестре. После смерти Сэма Кантрелла, доброго и щедрого человека, приютившего Шеллдрейков — Том в прошлом году разорился и продал дом с плантацией, — Энн вновь надела это платье.