Голубь над Понтом - Антонин Ладинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Надо им показать наших красоток. Они люди молодые, у них кровь кипит от нетерпеливых желаний. Столько дней на корабле…
Сфорти смеялся, показывая белые молодые зубы.
– Пойдем сегодня в зевгмэ! – предложил Ксифий.
Я отстранил его рукой.
– Опомнись! Думать о подобных вещах в такое время! В нашем ли звании посещать блудниц! Предоставь это грубым корабельщикам…
Когда стемнело, мы надели плащи с куколями и, как воры, пробрались в запретный квартал, над воротами которого стояла древняя статуя Афродиты, символ человеческой гибели.
– Сюда, сюда, – указывал нам путь Никифор Ксифий.
Нагибаясь, мы вошли в маленькую дверь, у которой сидела тучная старуха и брала с входящих плату за право насладиться любовью. Чадили вонючие светильники. Самого разнообразного вида люди, корабельщики и наемники дворцовых отрядов, гуляки с Мезе и пьяненькие купцы, сидели за столами и пили вино из глиняных кубков. Им прислуживали растрепанные женщины, смуглые, рыжие, белокурые, худые, толстухи, на все вкусы. Они наливали вино в кубки, садились к мужчинам на колени, и те грубо ласкали их, запуская лапы под одежды. Женщины смеялись. Иногда кто-нибудь из гостей вставал, манил пальцем одну из красоток и удалялся в освещенную фонарем галерейку, в которой, как стойла для скота, были устроены загородки, завешенные грязными тряпицами, едва прикрывавшими убогие ложа и соломенные тюфяки. Женщина, шевеля бедрами, потягиваясь, лениво шла за своим случайным господином…
Мы сели за стол, и тотчас к нам подошли блудницы, расхваливая свою пылкость в любви. Старуха, подсчитывавшая медные фоллы, тоже оставила это занятие и поспешила к нам.
– У меня девочки, каких нет и у калифа в Багдаде, – говорила она, показывая во рту единственный зеленый зуб, – иверийки, персиянки, иудейки, франкские женщины, рабыни из Скифии. Останетесь довольны!
– Потом, потом, – отмахивался Ксифий, – мы не торопимся. Сначала дай нам самого лучшего вина.
Он был легкомысленным человеком, глаза у него горели. У молодого итальянца тоже раздувались ноздри. Женщины, оценив молодость и кошелек иностранца, умильно улыбались ему, приглашая удалиться в галерею.
– Успеешь, – остановил его Ксифий, – лучше выпьем вина, побеседуем.
Итальянец покорился, выпил залпом кубок вина и поморщился.
– Что у вас за манера подмешивать в вино вонючую смолу!
– Это полезно для желудка, – сказал Ксифий.
– Но отвратительно на вкус.
– Да, – вмешался один из итальянских купцов, – сказать откровенно, наше небо не привыкло к таким напиткам.
– А рыбный соус! – сказал Бенедетто, полный человек с бритым, как у скопца, лицом, – ваша кухня наполняет зловонием весь город. Как вы можете есть такую гадость? Нас угощали у легатория: баранина в вонючем рыбном соусе с чесноком и луком! Умереть можно от отвращения!
– Это ничего, – отозвался Ксифий, – но жить у нас действительно скучновато. Хорошо в Италии. Музыка, застольные песни, тут же сидят женщины! Красавица бросает розу с балкона, а молодой человек прижимает ее к устам. А у нас женщины томятся, как в тюрьме, в гинекеях. Скучная жизнь! Чуть что, сейчас плети. За любую вину – ослепление.
– Смотри, не ослепили бы тебя за такие речи, – предостерег я друга.
– Плети и у нас бывают, – рассмеялся бритый купец.
– Может быть, для смердов, а не для благородных людей, – заметил Ксифий.
Молодой итальянец уже был пьян. Стукнув кулаком по столу, он заявил:
– Никто не смеет коснуться пальцем благородного воина! Это не то, что у вас. Вам псалмы петь, а не носить меч. Хитростью и лукавством вы поднимаете на свою защиту варваров. Воюете при помощи наемников.
Ксифий нахмурился.
– Поражали и мы полчища сарацин, испепеляли русские флоты.
– Подумаешь, велика честь побеждать греческим огнем варваров, – не унимался Сфорти, – вы попробуйте сразиться с ними в открытом поле! Они вам покажут!
Ксифий вскочил и с ненавистью посмотрел на латинянина. Разговор превратился в пьяную ссору. Мы и заметить не успели, как вино отуманило наши головы. Ксифий кричал:
– Не важно, какими способами достигается победа! Оружием или хитроумием логофетов. Важно, для чего проливается кровь. Ромеи проливают ее ради истинной церкви. Мы – ромеи, сиречь римляне!
– Какие вы римляне, – не уступал юноша, – вы вонючие греки, а не римляне. Это мы римляне, и наш господин – император священной римской империи!
– Вы не римляне, а ломбарды, франки, саксы.
– Пусть! Но тогда для нас «римлянин» ругательное слово. Символ трусости, лжи и хитрости.
– А вы будете гореть в геенне!
– Это вы будете гореть и щелкать зубами, глядя, как мы наслаждаемся в раю. Ваш патриарх носит паллий по милости папы. Захочет папа…
– Ну, потише, – наступал Ксифий, – скажу кому следует, и вас бросят в темницу.
– Подумаешь, герой! – не отставал итальянец, – любому варвару готовы продать своих принцесс.
Он намекал на переговоры с русским князем. Об этом говорил весь город.
– Еще посмотрим!
– А болгарам вы не отдали дочь Христофора?
– Во-первых, она не была Порфирогенитой, во-вторых…
– Во-вторых, вы все лжецы и обманщики. Все ереси от вас…
Я был пьян, как последний корабельщик. Обняв голову руками, я сидел за столом и не находил слов, чтобы достойно ответить заносчивому мальчишке. Что он знает о римлянах! Где ему понять величие нового Рима! Не станет нашего Рима, и вечная ночь наступит на земле! Но врата ада не одолеют церкви! Может быть, скоро затрубят трубы ангелов, и тогда мы будем вознаграждены за наши страдания…
К ссоре прислушивались другие посетители. Какой-то пьяный человек подзадоривал рыжеусого наемника:
– Пойди и ударь его в харю!
Но опытная в таких делах старуха уже шептала своим девчонкам, показывая на нас пальцем. Полная женщина охватила юношу руками, привлекала к себе.
– Идем со мной! – звала она. – К чему эти споры?
Ее бесстыдно короткая одежда обнажала полные белые ноги. Она была соблазнительна.
Ксифий вцепился в нее. Итальянский юноша не отпускал добычу, плакал пьяными слезами. Другие женщины тормошили осовевших купцов. Я смотрел на эту суету помутневшими глазами и повторял:
– Анна! Анна!
Ко мне приблизилась смугловатая блудница, почти девочка, с ослепительными зубами. Ресницы ее дрожали. Я услышал шепот…
– Пойдем!
– Куда? Оставь меня, мне хорошо здесь! Анна! Анна!..
– Пойдем, – настаивала она, – что ты говоришь? Меня зовут не Анной.
– Как же тебя зовут? – спросил я заплетающимся языком.