Возвращение Фабрицио - Марк Фруткин

«Влюбиться во что? — подумал священник. — В музыку или в нечто иное?»

Через некоторое время герцогиня снова приняла прежнюю позу. Фабрицио вздохнул и начал писать. Никколо продолжал играть, несмотря на маленькую птичку. Скрипач пытался отогнать ее кончиком смычка, но она снова и снова присаживалась на край скрипки. Никколо прекратил играть и рассмеялся:

— Маленькая птичка считает, что я ее превзошел.

— Прекрасный голос у этой скрипки.

— Да, — согласилась герцогиня, не глядя на мастера. — Я попрошу мужа купить ее у вас.

— Расскажи про нее. Отчего она поет так нежно?

Фабрицио прекратил писать и ждал, держа кисть перед собой.

— Должно быть, твой эликсир, подмешанный в лак. Афродизиак, что ты купил у актера на площади.

— Думаю, нет. Сомневаюсь, что эликсир обладает такой силой. Но скрипка действительно волшебная. Почему?

Никколо секунду подумал.

— Да, у нее особый звук, не такой, как у всех, что я когда-либо делал. Думаю, тому есть несколько причин. Некоторые я могу объяснить, о других не имею представления. Помню, как нашел в Доломитах ель, из которой она сделана. Больше десяти лет назад.

Герцогиня повернулась на скамеечке, чтобы послушать рассказ.

— Древнее дерево на краю обрыва. Я услышал, как ветер поет в ветвях ели, прежде чем увидел ее. Она была скручена и согнута, как старик. В другое время я бы и не подумал рубить такое дерево. То был… странный момент… декабрьское новолуние, я всегда рублю деревья в это время. И в тот день, должно быть, случилось солнечное затмение, воздух сделался неподвижен, свет начал меркнуть. Когда стемнело, соловей, перепутавший время дня, сел на дерево и начал петь. Пение в морозном воздухе звучало удивительно, ясно и резко. Затем вышло солнце, птица улетела, и я срубил дерево.

Древесина оказалась такой жесткой и непригодной для обработки, что большую часть я не смог использовать. Но один брус мне получить удалось, его я, как обычно, выдерживал десять лет и наконец-то недавно использовал, создав эту скрипку.

Он держал инструмент наготове.

— Хотите послушать еще?

— Прошу вас, — кивнула герцогиня.

Никколо еще час играл адажио, одно за другим, прекрасные и печальные, способные растопить сердце мраморного святого. Затем он сообщил, что пойдет домой.

После ухода мастера Фабрицио еще некоторое время работал над полотном, а затем опустил кисть.

— На сегодня все?

— Да.

Герцогиня поднялась и прошлась по двору, поворачивая голову и растирая шею. Она встала за спиной священника, который, сидя на высоком тростниковом стуле, разглядывал портрет. Он услышал, как зашелестели ее длинные юбки, когда она стала удаляться. Вот она остановилась.

Фабрицио прислушивался, глядя на картину, но не оборачивался.

Он слышал, как герцогиня подошла снова, слышал шорох ее одежды, чувствовал ее присутствие. Встав за спиной священника, она положила левую руку на его правое плечо.

Падре наклонил голову. Он так и не обернулся, чтобы взглянуть на нее.

Вокруг стояла неестественная тишина, словно вот-вот должно было что-то случиться. Фабрицио только притворялся, будто рассматривает картину. Он слышал рядом ее дыхание, ощущал ее нежный запах. Она наклонилась и шепнула ему на ухо:

— Думаю, мне пора.

— Да.

Фабрицио поднес к глазам флакон, купленный у актера на площади, и встряхнул его, глядя, как содержимое закрутилось воронкой. Настойка, безусловно, обогатила цвет скрипки Никколо. Он не припоминал ни подобного оттенка, ни насыщенности. Долгое время он рассматривал содержимое, пытаясь проникнуть в его природу, понять его сущность с помощью одного только взгляда. Это был первый шаг в изучении эликсира.

Дон Фабрицио хорошо разбирался в своих припарках, притирках и мазях. Он всю жизнь изучал их, экспериментировал с ними, ибо получал удовольствие от процесса познания. В то же время он чувствовал, что до философского камня, исцеляющего все недуги человечества — умственные, телесные и душевные, — рукой подать. Эликсиры и микстуры его интересовали лишь постольку, поскольку позволяли врачевать разнообразные болезни жителей Кремоны и ее окрестностей. Чужая боль трогала священника, не давала оставаться равнодушным. Несправедливость мироустройства заставляла его глаза наполняться слезами, у него перехватывало дыхание, если при нем кто-то бил собаку. Однажды в юности Фабрицио видел, как на площади в драке зарезали человека, и взгляд умирающего, в котором смешались испуг, недоумение, ужас, до сих пор преследовал его.

На полке над лабораторным столом выстроились в ряд сотни стеклянных пузырьков и флаконов, саше и мешочков. Фабрицио помнил запах и содержимое каждого — любого из тысяч растений, цветков, масел, уксусов, минералов, жиров и восков и прочих составляющих его личной фармакопеи.

Он знал, какие травы добавить в телячий, гусиный, свиной, бараний, змеиный жир или в жир слизня, чтобы получить дурно пахнущие, но легко втираемые целебные мази. Какие добавить в уксус для лечения укусов, ожогов, кожных болезней и кашля. Какие смешать с миндальным и лавровым маслом или с маслом грецкого ореха для получения притираний с приятным запахом. Что подмешать в молоко или воду, чтобы сварить настойку. Под столом в десятках корзин он держал сушеный помет животных — кроликов, ящериц, коз и белок. Он знал, из каких растений, добавленных в красное или белое вино, получаются противоядия, средства от паразитов и сердечных болезней. Он узнал, как смешивать травы с медом и водой, чтобы получить гидромель для лечения жара, и как с помощью меда, уксуса и морской соли приготавливать окси-мель от змеиных укусов. Он собирал дождевую воду в разное время года и варил виноградный сок от кашля и лихорадки. Он хранил гамамелис для прикладывания к ранам и немного древней эфедры из Китая для лечения болезней глаз. Болезней и страданий несметное множество. Фабрицио чувствовал, что единственный способ ослабить их силу — противопоставить им сотни тысяч лекарств, его собственный набор всевозможных снадобий.

При каждой возможности Фабрицио старался расширить свои познания о компонентах лекарств, одержимый, как бывает одержим ученый-филолог поиском давно забытых этимонов. Он знал, что многие его предшественники порой терпели неудачи. Знал, например, что нельзя использовать толченый жемчуг от кишечных болезней, как это делалось в прежние века. Однако в мудрости своей он не притворялся, подобно некоторым целителям, будто знает все. Фабрицио понимал, что не гордыня поможет найти философский камень, а лишь сочетание удачи, упорного труда, смирения и, возможно, небольшая помощь звезд.

Все еще держа перед глазами пузырек, купленный у актера, он понял, что его острого зрения недостаточно. Однако понюхав его пару раз, можно будет распознать ингредиенты, если только в нем нет чего-либо совершенно незнакомого. Изредка оказывалось, что мазь или экзотическая приправа, прибывшая с Востока через Венецию или из Африки, содержит загадочный эфир или неизвестную ему смолу.