По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей - Нильс Кристи

Очевидно, что корни деревенских сообществ – в циклическом времени. Это поясняет сравнение отдельных дней недели с «колесиками». Как сами дни с их неизменным распорядком, так и воскресные праздники как кульминация недели постоянно повторяются. Жители деревень, с одной стороны, тесно связаны с прошлым, к которому они часто обращаются, с другой стороны, они готовят себя к будущему, которое им столь же близко. Когда я вышел на Пасху после театральной постановки из большого зала, я услышал, как энергичная женщина-режиссер пьесы беседовала со стоящими вокруг людьми о том, что на следующей неделе они начинают готовить пьесу к Троице.

С давних пор я привык спрашивать других, что они делают, когда не работают, то есть что они делают в свое «свободное время», время «праздности». Я задаю этот вопрос не для того, чтобы получить детальное объяснение, но потому, что хотел бы изучить общие представления о том, что связывают другие с этими понятиями. При этом отчетливо вырисовывается противоречие, отражающееся в различном употреблении слов «свободное время», «отпуск» и «праздность, конец работы».

Большинство говорит так или иначе о свободном времени. Это время означает для них отсутствие работы: «Я не работаю, я свободен, у меня отпуск, я отдыхаю, бездельничаю, делаю что в голову взбредет». Меньшая часть говорит о праздности или завершении работы. Правда, понятие «праздность» – лишь пустая словесная оболочка. Никому не приходит в голову сказать: «Я свободен, чтобы праздновать».

Вникнем в суть различий формулировок.

В понятии свободного времени, отпуска заключено значение пустого, то есть незаполненного времени. Свободное время – это время без наполнения. Это можно пояснить примером с богатым дворянином XIX-го столетия, которому не нужно было работать, и у которого было много свободного времени, но который все-таки был так образован, что мог заполнять свободные часы культурной деятельностью или развлечениями. Одновременно этот пример наглядно показывает, что часто требуется не только много времени, но и немало денег, а также тернистый путь длительного образования, чтобы справиться с большим количеством свободного времени. Свободное время есть своего рода бегство, бегство от тяжелой работы.

В понятии же «праздности» заключен положительный смысл, оно происходит от слова «праздновать». Раньше свободное время понималось не как свободное, а как время для празднования таких событий, как Пасха, Рождество, летнее солнцестояние или значительные события личной жизни. Работа должна была подождать, пока не пройдут праздники Рождества Христова или маленькие домашние семейные праздники. Часто это было не так просто – бросить на время праздников дело, которым занят. Норвежский художник Эдвард Мунк однажды описал свое отчаяние от того, что он был вынужден идти к сестре на кофе. Его мучила мысль о том, какой шедевр мог бы он создать, если бы не был обязан участвовать в семейной встрече.

Когда видные люди в нашем обществе приближаются к своему 50–60—70-летию, случается, что они отказываются от того, чтобы публично отмечать юбилей. Это бывает не редко. Можно даже откупиться от внимания со стороны общественности. Можно, например, заплатить национальному агентству новостей, и оно поставит все газеты, радио и телевидение в известность, что данное лицо желает остаться в тени. Многие в такие праздничные дни даже покидают дома и уезжают за город. И в последний значительный день в жизни человека, на похоронах, собирается лишь тесный семейный круг. Часто в некрологе упоминается, что цветы или венки нежелательны, или что погребение уже состоялось. Совершенно иной была ситуация во времена Христиана IV! Король Дании и Норвегии умер в 1648 году и должен был десять месяцев оставаться непогребенным, пока, наконец, не закончились все приготовления к погребению, подобающему великому государю.

А почему мы не празднуем? Потому что нечего праздновать. А почему нечего праздновать? Потому что нет повода собираться. Торжества процветают на плодородной почве социального взаимодействия; собственно, празднование стимулирует взаимодействие, празднование с него и начинается.

Люди, которые имеют нечто общее, объединяющее, отмечают праздники. Они могут какое-то время продолжать это на основе старых привычек, но потом старые традиции начинают блекнуть. Все чаще кто-то отсутствует по болезни, или родственники не хотят, чтобы им надоедали вниманием, или еще что-то подобное. Жизнь в деревенских сообществах, напротив, состоит из большого числа колесиков, сцепленных друг с другом. Здесь есть начало и конец, и, может быть, новое начало. Круг замыкается.

Несколько лет тому назад в Видаросене произошло восстание. Деревня предприняла попытку ввести несколько новшеств. Повсюду вовне организация повседневной жизни соответствовала современным требованиям: быстро, производительно, собранно. Длинный обеденный перерыв казался больше не соответствующим времени. Сиеста больше не нужна. Средства производства индустриального общества не должны простаивать – да еще в середине дня. И если то, что делается, является только работой, а не творческим процессом, каждый заинтересован закончить ее одним решительным усилием, поднапрягшись, чтобы началась собственно жизнь, получить свободное время. В Видаросене это аргументировали тем, что сокращение длинного обеденного перерыва предоставит больше времени вечером для творческих занятий в области культуры. Обеденный перерыв, таким образом, сократили наполовину, и во второй половине дня все стали возвращаться домой раньше. Это новшество продолжалось с летних месяцев до Рождества.

Потом разразилась буря. Во время одного из деревенских собраний часть жителей – в основном имеющие глубокие расстройства – потребовала вернуть старый распорядок времени. У них было две жалобы против нового порядка. Во-первых, работа такая торопливая, что пропадает удовольствие от труда. Во-вторых, и это, очевидно, основной вопрос, вдруг стало трудно встречаться с другими сельчанами, особенно с теми, кто считается вполне здоровым. Вскоре после окончания работы они словно сквозь землю проваливаются.

Конечно, они должны были против этого протестовать. Новый ритм в точности соответствовал жизни современного индустриального общества, и люди изменились в соответствии с этими условиями. Работа стала мучением, время без нее было свободным – пустым, и его нужно было заполнить приватными интересами. Начался процесс возведения стен для создания частной жизни. Кто-то читал, кто-то прогуливался, кто-то ходил в гости за пределы деревни, в нормальном обществе такие занятия – нечто само собой разумеющееся. Жизнь в поселениях все больше становилась похожей на жизнь в нормальном обществе. Выгода от этого была предусмотрена, но не цена, которую приходилось платить одиночеством тех, кто не создан для жизни в индустриальном обществе.

И как часто бывает, то, что происходило в деревнях, стало иллюстрацией того, что вообще происходит в обществе. Определение режима работы – это дело властей. Сокращение рабочего времени дает тем, у кого адаптационные способности выше, двойной выигрыш. Сославшись на большое напряжение на работе, мы можем избежать многих обязанностей в других сферах жизни. Кроме того, есть еще долгое время отпуска, выходные и праздничные дни, когда можно вообще исчезнуть. В конце недели и во время отпуска привилегированные работники большей частью куда-нибудь отправляются. Дома остаются лишь совсем старые, больные, инвалиды, да молодые люди, которым не хочется расставаться с теми, кто всего важнее для них – со своими сверстниками. Революционная социальная реформа состояла бы в том, чтобы отменить все длительные каникулы и ввести снова работу по субботам, но одновременно уменьшить ежедневную продолжительность оплачиваемой работы. Четырех-пяти-часовой рабочий день шесть раз в неделю пятьдесят недель в году был бы для стариков и всех людей, не укладывающихся в стандарт, намного более приемлем, чем любая другая мыслимая реформа.