Косые тени далекой земли - Осака Го

Куниэда кивнул:

– Да, все было не просто. Чтобы добиться разрешения, мне пришлось много раз ходить вместе с господином Нисиура в генеральный штаб. Пока я дожидался его, не раз видел, как дочка Франко съезжала вниз по перилам.

Рюмон почти ничего не ел в испанском посольстве и сейчас вдруг почувствовал, что проголодался.

Будто угадав это, Тикако позвала официанта и заказала бутерброды.

Три года назад, когда они еще были вместе, Тикако тоже часто угадывала его настроение. Тогда Рюмона время от времени тяготила эта чуткость Тикако, однако сейчас он вспомнил о ней с грустью.

Поглощая бутерброды, Рюмон продолжил беседу:

– А какая обстановка была тогда на фронте?

Глаза Куниэда, казалось, смотрели куда-то вдаль.

– Когда мы поехали осматривать передовую на окраине Мадрида, была уже середина декабря. Саламанку от фронта отделяло почти двести километров, поэтому мы с охраной и переводчиком с французского поехали туда на машине. В местечке под названием Боадилья наш приезд как раз совпал с генеральным наступлением Интернациональной бригады правительственной армии. Наш Иностранный легион отвечал им огнем из окон зданий, но у них позиция была более выгодная, и я уже думал, что мы пропали. В конце концов, не знаю каким чудом, нам как-то удалось выбраться оттуда живыми и вернуться обратно в Саламанку.

– Капитан Нисиура тоже упоминает этот эпизод в своем донесении. В нем он писал, что ему пришлось участвовать в бою в таком виде, как он выехал из Саламанки: в костюме и с одним только пистолетом. Это правда?

– Еще у него тогда была купленная в Германии «лейка». Да только, уж не знаю, что он там сделал не так, но когда, вернувшись в Саламанку, он попробовал проявить пленку, оказалось, что почти все кадры были испорчены.

Рюмон закурил.

– А кроме капитана какие-нибудь другие военные наблюдатели к вам приезжали?

– После отъезда капитана, по-моему уже в следующем году, в Саламанку приезжали двое. Один офицер, подполковник Амлаки, как и Нисиура, приехал из Франции, второй, майор Токи, из Италии. Господин Тэнсё был специалистом по артиллерии, а господин Токи – по танкам. Я помню, Токи все ездил на захваченных танках, изучал управление.

– В правительственной армии использовали в основном русскую технику, не правда ли? У них даже было секретное оружие того времени – танк Т-26. Господин Нисиура говорил, что, скорее всего, он был первым, кто привез в Японию детальные сведения о Т-26.

– Вероятно, так оно и было – я плохо разбираюсь в вооружении. Могу с уверенностью сказать одно – господин Нисиура был чрезвычайно талантливым и умным человеком.

Рюмон бросил взгляд на свои часы и снова сменил тему:

– А скажите, вы случайно не знаете журналиста по имени Сакаи Ёнэо? Он был специальным корреспондентом токийского отделения газеты «Асахи» и летом двенадцатого года эпохи Сева собирал материалы о гражданской войне в Испании.

Куниэда сразу кивнул:

– Впервые я встретился с господином Сакаи в Лиссабоне, еще до его приезда в Испанию. В начале марта двенадцатого года Сева я поехал из Саламанки в Лиссабон. Там я и встретился с ним. Было это, наверное, в мае.

– Сакаи в одном из репортажей своего «Бродячего агентства новостей» пишет о знаменитом японце по имени Джек Сираи, который сражался в рядах Интернациональной бригады правительственной армии. В то же время он упоминает некоего добровольца, имя которого ему не было известно, который воевал на стороне мятежников. По его словам, один корреспондент агентства ЮПИ предложил ему съездить собрать материал о японском добровольце, который захватил танк правительственной армии на окраине Мадрида.

– Припоминаю, что мне тоже приходилось читать об этом.

– Сакаи, однако, не поехал. Он рассудил, что, если он поедет, об этом скорее всего напишут в газетах мятежников, и нельзя исключить возможность того, что эта заметка попадет на глаза кому-нибудь из правительственной армии. Сакаи собирался снова перейти на территорию, находящуюся под контролем правительства, и если там станет известно, что он побывал у мятежников, его вполне могут приговорить к смерти как шпиона. Вот почему он никуда не поехал. Мне вообще-то кажется, что это причина больше надуманная.

– Вы, наверное, правы. Так или иначе, был ли этот доброволец тем самым, с которым мне приходилось встречаться, или нет, – решить трудно. Ведь не совпадают ни время, ни место.

Рюмон испытал шок, как будто его ударили в лицо.

– Постойте! Неужели вы хотите сказать, что сами встречались с японским добровольцем, сражавшимся на стороне Франко?

На лице Куниэда появилось удивленное выражение.

– Ну да. Сакаи видел кого-то в июне двенадцатого года эпохи Сева, ну а я – в сентябре, за год до того. Поскольку между двумя историями прошло месяцев десять, я и говорю, что трудно судить, тот же это человек или же два разных.

Рюмон выпил немного воды, стараясь сдержать волнение.

Куниэда сказал, что встречался с японским добровольцем, сражавшимся на стороне Франко, сказал невозмутимо, словно дежурную фразу о погоде.

Довольно много известно о Джеке Сираи, добровольце, сражавшемся в Интернациональной бригаде.

Но что касается японских добровольцев в армии мятежников, то о них толков ходит много, но конкретно никто ничего не знает.

Если словам Куниэда действительно можно было верить, Рюмон наткнулся на самую настоящую сенсацию.

Заметив его возбуждение, Куниэда криво усмехнулся:

– Я вижу, вы сильно удивлены. Я был совершенно уверен, что нам все ВТО уже известно. Я ведь как раз на днях обмолвился об этом госпоже Кабуки.

– Только и самых общих чертах… – поспешно вставила Тикако.

Рюмон повернулся к ней, и Тикако опустила глаза.

Это было все-таки чересчур. Конечно, они встретились случайно, но хоть как-то подготовить его она могла.

Рюмон снова повернулся к Куниэда.

– Так или иначе, я это слышу впервые. Пожалуйста, расскажите мне все.

Куниэда Сэйитиро вышел из пансиона на улице Крэспо-Раскон.

Над головой – совершенно безоблачное небо Саламанки. Был сентябрь, по солнце, раскаленное, как в середине лета, жгло беспощадно. До полудня еще далеко, но жара была уже за тридцать.

Наступая на тени старых каменных домов, Куниэда шел на юг. Если пойти прямо, никуда не сворачивая, скачала по улице Бордадорес, затем по кварталу Компанья, можно было минут за десять дойти до университета. От новых старую часть Саламанки отделяла кольцевая дорога, которая описывала вокруг нее треугольник со скругленными углами, наподобие японского рисового колобка о-мусуби. Старый город был невелик, и в любую точку можно было дойти пешком.