Пробужденное пророчество - Влад Вегашин

Тонкие пальцы эльфа не дрогнули, принимая дар. Ким поставил левую ногу на камень, положил футляр на колено и осторожно открыл замки.

На белоснежном бархате лежала скрипка. Темно-красная, почти черная дека с затейливыми, неклассическими эфами, гладкое лакированное дерево, нетронутое резьбой. Черный гриф, того же цвета ложе, платиновые – как и замки футляра – колки. Строгая красота скрипки завораживала.

Сразу было видно, что это работа не мастера-человека, впрочем, и не из-под рук серых или лесных эльфов вышел этот инструмент. Ким не взялся бы предположить, чье это творение.

Рядом лежал смычок. Вполне обычный черный смычок, ничем не выдающийся, если бы не одно «но». При его создании использовался не конский волос, как это делалось обычно, а грива грифона. Впрочем, касаться струн такой скрипки обычным смычком казалось святотатством.

Киммерион осторожно вынул скрипку из футляра и положил на плечо. Подхватив смычок и занеся его над струнами, он бросил вопросительный взгляд на учителя – Губерт едва заметно кивнул. Старый скрипач был серьезен, но эльф сумел уловить в уголках его глаз оттенок счастливой улыбки.

Над маленьким фонтаном и осенним садом, над Вольным кварталом и Мидиградом, над Империей и всем миром взлетела мелодия души Киммериона. Музыка рвалась к небу, заставляя плакать и смеяться от счастья, кричать в порыве сумасшедшей радости, тянуться ввысь, не обращая внимания на тех, кто пытался остановить, утащить вниз, остаться таким же, как все, забыть о мечте и стремлении, отрезать крылья и бросить их. Нет, Киммерион летел, летел, и ничто теперь не могло его остановить. Расправив крылья, он рвался вверх. Смычок летал по струнам, длинные пальцы метались по грифу, рождая совершенно безумный мотив.

Где-то очень далеко, за пределами и Мидиграда, и Империи, и мира, и даже этой вселенной, человек с черной гитарой услышал эту мелодию. И запомнил того, кто сумел извлечь ее из собственного сердца.

Схватка Нортахела и Мантикоры продолжалась долго. Полуэльф был сильнее и горячее, зато князь превосходил его в скорости и ловкости. Они оба были умелыми воинами, и этот поединок мог продолжаться очень долго.

Талеанис атаковал коварным ударом сбоку, переводя его на ноги. Эльф должен был блокировать, в результате чего оказывался в очень неудобной позиции, и от второй атаки сверху закрыться не успевал. Но Нортахел, понимая невыгодность блокирования этого удара, попросту перепрыгнул через летящий меч и ускорил его движение в невыгодную полуэльфу сторону, рубанув по обратной стороне лезвия.

Тяжелый меч рванулся из рук, но Мантикора сумел удержать его. Вследствие коварного маневра Нортахела он повернулся к эльфу незащищенным боком и тут же за это поплатился. Лезвие легкого эльфийского клинка едва коснулось плеча, а руку пронзила боль. Впрочем, Талеанис привык не обращать внимания на такие мелочи. Но в тот момент, когда он пытался развернуться к противнику и атаковать его, вновь блеснуло изогнутое лезвие. На сей раз у самой шеи.

Мантикора инстинктивно рванулся назад, понимая, что отбить этот удар нельзя, а парировать тяжелым полуторным мечом быстрый эльфийский клинок бессмысленно – надо только уклоняться. Но оскользнувшись на влажной траве, не удержал равновесия и растянулся на земле.

Нортахел моментально оказался рядом. Он занес клинок для последнего удара и… вдруг с шипением отпрыгнул. Глаза его горели безумием. Полуэльф не стал дожидаться, пока князь объяснит, почему не добил поверженного противника. Он откатился в сторону и вскочил на ноги, перехватывая меч двумя руками.

Мягко качнувшись вправо, эльф нанес три резких удара по ногам – первые два Мантикора блокировал, от третьего увернулся. И, вскинув бастард[11]над головой, со всех сил рубанул Нортахела сверху, как бы целясь в голову. Попади его удар в цель, череп князя разлетелся бы, как гнилая тыква, но Талеанис атаковал слишком медленно для верткого эльфа. Нортахел вновь плавно выгнулся в сторону, выставляя меч высоко влево и уводя оружие противника в сторону.

Тяжелое лезвие полуторного меча проскользило по эльфийскому клинку. Князь мог в следующую секунду достать полуэльфа прямым выпадом в горло, но не успел. Рукоять бастарда непостижимым образом провернулась в сильных пальцах Мантикоры, и тяжелый полуторник, неожиданно резко изменив траекторию движения, устремился вверх. Отточенное ненавистью лезвие легко рассекло одежду Нортахела, разрубило легкую кожаную броню и, ломая ребра, достигло сердца. Князь умер мгновенно.

Когда Талеанис выдергивал застрявший в костях меч из тела поверженного противника, алые капли эльфийской крови упали на один из белоснежных цветков лилии, растущей на могиле несчастной Инерики.

За два месяца, прошедшие с того дня, как Мантикора распрощался с Растэном, он неоднократно представлял себе этот момент. Ночами перед глазами Талеаниса представали картины: Нортахел падает со смертельной раной, просит пощады, а иногда – прощения, но он, Талеанис, непоколебим. Он с холодным достоинством смотрит на поверженного эльфа, произносит пафосную фразу – каждый раз другую – и вытирает окровавленный меч о плащ эльфийского князя.

В действительности все было иначе. Ничего сказать не успел ни один, ни другой – Нортахел за миг до гибели был уверен в своей победе, а Мантикора мог распинаться лишь перед трупом. В широко распахнутых глазах эльфа не было ни страха, ни раскаяния, которые так часто виделись Талеанису в сладких грезах о мести. В них отражалась лишь усталость. А когда полуэльф, несколько минут простоявший в оцепенении над телом врага, все же сообразил, что нужно вытереть меч, ему отчего-то и в голову не пришло использовать для этого испачканный в крови княжий плащ. Мантикора привычно обошелся несколькими пучками травы.

Очищенный клинок со стуком упал в ножны. И в этот момент воздух на поляне начал сгущаться.

Из разрубленного тела с шипением поползли щупальца грязно-зеленого тумана. Собравшийся было уходить, Талеанис обернулся – и застыл в оцепенении. Нортахел выгнулся дугой, щупальца уперлись в корни деревьев – труп вздернулся на ноги. Из глотки мертвеца вырвался дикий вопль, полуэльф рухнул на траву, зажимая уши руками. Мертвый князь жутко захохотал, раскинув руки, его глаза – глаза еще Нортахела – на миг поймали взгляд Мантикоры. Талеанису стало страшно, как не было никогда в жизни. На мертвом лице были живые глаза, полные муки и ужаса.

Спустя мгновение глаза изменились. Они стали меньше, исчезли белки, радужка расширилась и изменила цвет с орехового на болотно-зеленый. На секунду любое выражение из них исчезло, а потом… Мертвец начал изменяться сам и изменять все вокруг. Кожа превратилась в серо-коричневую чешую, отливающую гнилостной прозеленью. Он раздался вширь, изящные эльфийские кисти превратились в когтистые лапы с толстыми пальцами, одежда князя разлетелась в клочья, не в состоянии вместить появляющееся чудовище.