Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

Отряд Хельмо оставил на краю рощи, после чего подозвал Цзуго – молодого ополченца из окультуренных кочевников, которого привечал за быстрый ум и рассудительную осторожность. Вместе они выехали вперёд и начали подниматься на холм, к запертым городским воротам. Не было похоже, чтобы их брали штурмом: перламутровые киты на синих створках оставались целыми и чистыми. Значит, огненные язычники не нападали. Или ещё не пришли. Или они были столь ужасны, что ворота им открыли беспрекословно. Или…

– Глянь, что там? – вдруг воскликнул Цзуго. На его смугло-жёлтом, с чуть раскосыми глазами лице мелькнула тревога.

Хельмо уже набрал в грудь воздуха, чтобы позвать стражу, мелькавшую на смотровой башне, но после этих слов повернулся вправо. С холма открывался обширный вид: темнел густой лес, до него тянулись заливные луга и змеился тоненький рукав местной реки. Пространство было загромождено шатрами, обозами; где-то паслись лошади, а где-то виднелись мортиры, которые чистили и ремонтировали оружейники. Хельмо прищурился и козырьком поднёс ко лбу ладонь.

– Думаешь, это…

– Они рыжие, – негромко произнёс Цзуго, теребя золотую серёжку в торчащем ухе. – Там много рыжих. И эти серые флаги… Как думаешь, сколько их?

Хельмо развернул коня, съехал с дороги и обогнул возвышенность, внимательно присматриваясь. Лагерь занимал весь речной берег и скрывался в роще. Три с лишним тысячи человек, не меньше. И это если не прикидывать, сколько укрылось под сенью деревьев. По договору обещано было около пяти тысяч…

– Готовятся к штурму? Эти короткоствольные пушки явно из Ойги.

Но Хельмо смотрел не на мортиры, а на одетых во что-то закрытое и красное женщин, стиравших в речке одежду. На расседланных лошадей и большую косматую собаку, с которой играли несколько солдат. На дым костров, где что-то готовилось – ветер доносил запахи пищи.

– Вряд ли. Скорее… – Хельмо обернулся и задрал голову, снова кидая взгляд на башенную стражу. Трое молодцов с верхней площадки тоже наблюдали за иноземцами. – Скорее наместник Инады был слишком осторожен. И это неважное начало… проклятье. Это ведь последнее, чего я опасался.

– Что ты имеешь в виду?

Цзуго проехал немного ближе к воротам. Хельмо, заметив, как один из стражей дёрнулся и начал поднимать мушкет, жестом остановил ополченца и велел:

– Не зови их. Всё в порядке, но мы вернемся позже, со знаменем. После того как…

Он осёкся, боковым зрением уловив движение в раскинутом лагере, и опять повернулся туда. По воинам – тем, кого можно было видеть, – словно катилась невидимая волна. Они бросали праздные дела, вставали, торопливо приводили себя в порядок. Хельмо почти не сомневался: у волны есть и голос. Точнее, целый хор голосов, шепчущих что-то вроде: «Едет… едет». Цзуго истолковал всё иначе.

– Они нас видят. Сейчас пушки повернут. Давай-ка уберёмся, Хельмо!

Нервно предложив это, ополченец сглотнул и выдернул из-за пояса пистолет, очевидно бесполезный против десятка мортир. Хельмо слабо усмехнулся.

– Дело не в нас. По крайней мере, не только в нас.

Он был сравнительно спокоен, потому что такие «брожения» в бездельничающих войсках, – кому бы войска ни принадлежали, – с лёгкостью узнавались. Хельмо покачал головой, удерживая Цзуго рядом, предлагая повременить. Он оказался прав. Человек, из-за приближения которого солдаты так старались принять более-менее бравый вид, появился со стороны рощи – и даже при нагромождении шатров, в дыму костров, среди хаотичных группок людей он был заметен сразу.

Ехал он на такой же белой и статной, как у Хельмо, лошади, но иной породы. Не из Шёлковых земель она была родом и не из Острары, окраины которой славились ловцами диких скакунов. Нет, такие лошади встречались ещё реже, чем инроги: их выращивали сами язычники, и, как и хозяева, животные имели мелкие пятнышки-веснушки по телу и рыжие, точно пылающие гривы. А какой чистой была масть! Если Илги цветом напоминал топлёное молоко, то тонконогое животное с узенькой мордой походило на свежий снег. Впрочем, восхитительная лошадь привлекла куда меньше внимания Хельмо, чем всадник.

Он был в лёгких светлых доспехах: такие, по слухам, ковались только на вулканическом пламени. Волосы мужчины – впрочем, юноши, едва ли многим старше Хельмо, – были пышные, длинные, вились крупными рыжими кольцами. Тёмный плащ удерживали две золотые цепи поперёк груди; у пояса – по левую сторону – блестела массивная рукоять меча. Незнакомец сидел прямо и гордо, но голову держал не вздёргивая подбородка, точно пытался как-то ослабить впечатление, которое производил. Едва ли получалось: его приветствовали робко, хотя, судя по жестам, он никого не распекал, скорее просто объезжал владения, бросая небрежные указания.

– Каков гусь, – присвистнул Цзуго. – Никак король пожаловал?

– Не похож… – рассеянно отозвался Хельмо.

В столице он видел свежеотчеканенные огненные монеты: правители Свергенхайма, трое близнецов, по традиции прислали ко двору Острары несколько штук со своими портретами. Монеты дядя быстро отправил на «благое дело» – переплавку под орудия, но мягкие невыразительные лица – особенно широкие носы – Хельмо запомнил. У этого язычника даже издалека черты казались куда породистее и резче.

– А на кого похож? Неужто…

Цзуго осёкся, и Хельмо понял, почему. Командующий, заметив чужих, открепил что-то от седла. Это оказался зоркоглаз – прибор дальнего видения. Он был дорогим и редким товаром у купцов Шёлковых земель; помогал рассматривать звёзды, выглядывать в море рифы и озирать огромные панорамы, например, командуя войсками. Стоила вещица – безделушка для простого люда, сокровище для знати – как добрый инрог или две лошади попроще. И эту посеребрённую трубу, внутри которой, как объясняли когда-то учителя, располагались мудрёные дутые линзы, незнакомец направил прямо на холм.

– Я слышал, эта штука душу крадёт, – пугливо прошептал Цзуго, отъезжая подальше вместе с конём и рисуя в воздухе благословенный круг солнца.

Командующий опустил трубу и, наклонившись, что-то сказал окружавшим его рыцарям. Хельмо улыбнулся, хотя и его почему-то пробрал озноб.

– Поеду туда. А ты возвращайся-ка, дружище, да вели меня ждать.

– Ещё чего! – тут же вскинулся Цзуго. – Думаешь, это игры? Они тебя на подъезде как зайца подстрелят.

– А так нас подстрелят двоих разом? – уточнил Хельмо. – То-то польза.

– Пока по двоим попадут, наши услышат. Один-то выстрел, что он…

– Мортирного нам и одного хватит. – Хельмо уже откровенно смеялся. Впрочем, смех был нервный: там, в лагере, поворачивалось в сторону холма всё больше голов.

– Ох, всё-то тебе шуточки.

Пробубнив это, Цзуго полез в седельную сумку и извлёк огромную красную тряпку. На тряпке было коряво, сусальным золотом, намалёвано солнце. Не лучший образец флага, точно уступавший официальным знамёнам, которые остались при отряде. Но именно эту тряпку Цзуго, нацепив на древко лошадиного кнута, высоко вскинул и, для верности выехав чуть вперёд, помахал в воздухе. Хельмо раздосадованно прикрыл лицо ладонью. Ум у Цзуго был впрямь быстрый… но блестел не ярче, чем это дешёвое золото.