Тайные ходы Венисаны - Линор Горалик

– Агата, – твердо говорит Агата. – Меня зовут Агата.

Майстер Гобрих смеется, и смех этот очень не нравится Агате.

– Так-так-так, маленькая грязнуля. Характер у тебя есть. Что же мы будем с тобой делать? Для балерины ты слишком неуклюжа, петь тебя не заставишь, о том, чтобы пустить такую грязнулю на кухню, мне и подумать страшно… Шить… Ты умеешь шить?

– Я не собираюсь шить, – раздраженно говорит Агата. – Послушайте, мне надо…

– Молча-а-а-ать! – внезапно страшным голосом кричит майстер Гобрих, и лицо его под маской делается совершенно багровым.

Что-то мелькает у него в руке, и Агата понимает, что золотая рукоятка, которая до сих пор была пристегнута к роскошному поясу майстера, – это рукоятка хлыста. Хлыст с грохотом ударяет в хрупкие половицы прямо у ног Агаты. С визгом Агата отскакивает, а полный мальчик на софе начинает рыдать взахлеб. В ту же секунду майстер Гобрих опять улыбается и щурится на Агату.

– Я как раз говорил, что вряд ли ты умеешь шить, верно? – произносит он совершенно спокойно. – А вот характер у тебя есть. Выправка и выучка – тебе не хватает выправки и выучки. Две-три недели хорошей муштры и сидения на хлебе и воде – и из тебя получится отличный воин, Агата.

«Молчи, – говорит себе дрожащая Агата, – молчи и кивай, или он своим хлыстом перерубит тебя пополам. Как только он выпустит тебя из этой комнаты, ты побежишь и… О господи, спрячешься где-нибудь в темных залах и будешь искать выход на пятый этаж. Или… Или найдешь ту дыру в полу и спустишься обратно на третий. Нет, нет, я должна доказать Торсону… И мама с папой… Но здесь так страшно… Нет, не сейчас, не думай об этом сейчас, просто молчи и кивай… Молчи и кивай… Ну же!»

Но происходит очень странное: голова Агаты как будто отказывается кивать. Агата стоит и смотрит на Веселого Майстера Гобриха, а тот смотрит на нее, и лицо его под маской становится все багровее.

– Я не буду никаким воином, – говорит Агата слабым голосом. – И вообще, война кончилась. Я должна попасть на пятый этаж. Скажите мне, как это сделать, и я никому не расскажу про… про мамми и паппи.

Хлыст взвивается в воздух, Агата закрывает глаза, и тут женский голос, очень знакомый голос быстро говорит откуда-то из двери:

– Прекратите, Гобрих. У меня есть идея.

Агата уже не идет, а бежит из залы в залу, из залы в залу, мимо десятков цветных дверей – светлые залы давно закончились, пошли темные, еще обшарпаннее, пахнущие мышами и старым деревом, но даже сюда доносятся музыка и смех, а Ласка все шагает впереди и не оглядывается, и Агата уже не знает, что думать. Ей хочется поблагодарить Ласку за спасение от майстера Гобриха, но Ласкина идея так ей не нравится, что слова благодарности застревают в горле. Ей бы поговорить с Лаской хоть минуту, но Ласка явно ужасно сердится на нее, и Агате страшновато.

– Пожалуйста, остановитесь! – кричит Агата Ласке в спину. – Ну пожалуйста!

Ласка резко оборачивается и быстро-быстро идет к Агате, ее маска с пышными перьями и огромными, ярко подведенными вырезами для глаз блестит серебряным шелком. Агата невольно пятится.

– Твои родители, наверное, с ума сходят! – яростно говорит Ласка. – И я боюсь себе представить, как ты сюда добиралась! Я бы отправила тебя домой, если бы… Если бы не…

– Вы их боитесь, да? – тихо спрашивает Агата.

Ласка подносит руку ко лбу и молчит.

– Вы можете пойти со мной на пятый этаж! – вдохновенно говорит Агата. – Мы придем в город Азувим, и найдем там левитана – то есть тогда нам понадобятся два левитана, потому что один мне нужен для родителей, а второй будет для вас, но вы тогда забудете все плохое и останетесь там, а потом я схожу за папой и мамой, только я уже не знаю, как я их, таких растерянных, проведу через… Через все это… Но я не могу не… Потому что Торсон… Я не могу остаться дома…

Вот странное дело – Агате надо убедить Ласку пойти с ней, но чем дальше, тем менее убедительны слова: что-то очень сильно скребется у нее в горле, а в глаза кто-то словно песка насыпал.

Агата запрокидывает голову и глотает слезы, но они текут по лицу все быстрее и быстрее – и вдруг, к своему огромному стыду, Агата заходится рыданиями, настоящими рыданиями, и начинает говорить, и говорит Ласке про все, про все: и про маму с папой, и про бедного бывшего капо альто и его последний крик, и про ужасные песенки мамми и паппи, и про сладкий запах «макариевого дыхания», и про страшные видения, которые оно несет, но главное – про Торсона, про Торсона, про Торсона, Агата говорит про Торсона и не может остановиться. Агату так давно никто не обнимал, а Ласка обнимает ее так крепко, что золотые бусины с ее роскошных рукавов впиваются Агате в щеку, и, потихоньку успокаиваясь, Агата с изумлением замечает, что некоторые бусины срезаны, и на их месте торчат короткие ниточки. Не удержавшись, Агата тянет за одну ниточку. Ласка отдергивает руку.

– Послушай, детка, – говорит Ласка нежно, – ты поняла, что я пообещала Гобриху?

– Не очень, – честно говорит Агата.

– Я пообещала ему, что сделаю тебя маской, – говорит Ласка печально. – Ребенок-маска! Такого у нас еще не было. Это всем понравится, мы любим новое. Мы – «весельчаки», Агата, нам надо веселиться день и ночь, чтобы ни о чем не думать, у нас тут вечный карнавал. А веселиться, когда каждый день происходит одно и то же, очень тяжело. Нас всего сто человек, Агата, и тех, кто умеет придумать новое, очень ценят, так что мне выйдет польза, а тебе не придется становиться прислугой, как всем детям.

– Но мне же надо на пятый этаж! – возмущается Агата.

– Да послушай ты меня, дурочка! – раздраженно говорит Ласка. – Ты что, хочешь быть швеей? Или поварихой? Или воином – охранять «весельчаков», пока они отлично проводят время? Или балериной – развлекать их танцами? Бояться хлыста и палки, жить на хлебе и воде, называться собственным именем?

От этой мысли Агату передергивает.

– Нет, – говорит Ласка решительно. – Я тебя одену, мы придумаем тебе карнавальную роль… Ты будешь… Вот что: ты будешь Изапунта, Крошка с Разбитым Сердцем. Мы тебе сделаем белую шелковую маску и наклеим под глаза драгоценные камни, как будто это катятся слезы. Ты будешь слоняться по залам, оплакивая своего возлюбленного, а на каждого, кто посмеет заговорить с тобой или пригласить тебя на танец, будешь бросаться с кулаками. Им это понравится, ничего подобного они раньше не видели. И так ты сможешь…