Двое из прошлого - Софи Хард

— А с тобой не бывает скучно, да? — спрашивает Соколов, облизывая вилку. — Кстати, рыба получилась обалденная. Респект шеф-повару.

— Я теперь вроде как специалист по «Кровавой Мэри». Хочешь?

— Не откажусь.

Я делаю еще два коктейля. Выпитый до этого алкоголь уже помог мне значительно расслабиться, поэтому я наливаю себе поменьше.

— Прошу.

— Спасибо.

Я делаю глоток, и напиток вновь обжигает горло, заставляя чувствовать себя более живой.

— Так на чем мы остановились? — спрашивает Даниил. — У меня в голове полная каша.

— У меня тоже, — соглашаюсь я. — Вроде бы мы о чем-то спорили. И вроде бы ты приревновал меня к призраку моего бывшего парня.

— Слух у меня довольно тонкий. Я, конечно, могу ошибиться, но почти уверен, что это был именно он.

— А что, если так?

Глаза у Соколова загораются опасным огнем.

— А что, если так? — переспрашивает он. — Маша, ты опять в эту стезю? Я тебе несколько раз довольно ясно дал понять: я в тебе заинтересован. Почему ты делаешь вид, что мы какие-то старые школьные приятели, которые собрались у тебя на кухне, чтобы выпить по стаканчику?

Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, то можно понять, почему он так разозлился. Но вместо того, чтобы согласиться, я чувствую в себе желание немного его подразнить:

— Ты во мне заинтересован? Ух ты, а я и не знала.

Его крупная ладонь сильнее сжимает стакан — до побелевших костяшек пальцев.

— Ты издеваешься?

— Самую малость. — Я большим и указательным пальцами показываю ему насколько.

— Маша, давай откровенно. Я хочу с тобой встречаться, у меня нет никаких скрытых мотивов. Что мне нужно сделать, чтобы Макаров больше в твоей жизни не появлялся?

— Ты уже все сделал, что мог, — говорю я, не скрывая раздражения. — Поэтому я хочу, чтобы ты больше не лез. Вообще. И тогда, возможно, мы найдем общий язык. Меня спасать не надо — я сама кого хочешь спасу.

Я касаюсь его руки, лежащей на столе, и начинаю поочередно играть с каждым из пальцев. Кожа чуть грубоватая, но ее приятно касаться. Приятно проводить кончиком пальца по суставам и изгибам. Такие невинные движения, но, когда я поднимаю голову, то понимаю, что Даниил с трудом дышит.

— Нет, Гаврилина, ты точно издеваешься надо мной.

— О чем ты? — Я невинно хлопаю глазами.

— Если бы знал о твоем коварстве, точно бы не лез к тебе в школе. С тобой связываться себе дороже.

— И именно поэтому у тебя сбилось дыхание? — спрашиваю я. — Тебя заводят коварные женщины?

Соколов с рыком встает со стула, подлетает ко мне и подхватывает на руки с такой ловкостью, будто я ничего не вешу. Раньше мне не нравилось, когда мужчины так делают, потому что в голове постоянно всплывали картины о «толстом» прошлом. Но почему-то именно сегодня и именно сейчас я больше не чувствую тревоги.

Я обхватываю Даниила ногами, а руками обнимаю за шею. Наши лбы и носы соприкасаются, но это пока еще не поцелуй. В воздухе, где смешалось наше дыхание, чувствуются нотки алкоголя. Еще никогда в жизни мне так не нравился запах другого живого существа. От Соколова пахнет чем-то хвойным и морем. Соленым, диким морем с необузданными волнами и надвигающимся штормом.

И наконец, происходит касание губ. Мягкое, но уверенное. Эти губы становятся моей тихой гаванью, где я могу скрыться от всех жизненных проблем и неурядиц. Где могу не думать о будущем и на короткий миг позабыть о прошлом.

Моя рука ложится на колючую мужскую щеку, и я принимаюсь осторожно, едва заметно поглаживать кожу Соколова. Это дает мне спокойствие и понимание того, что мужчина, язык которого сплетается с моим, реальный.

Я выгибаюсь в стремлении прижаться к нему еще ближе, на что Даниил отвечает глухим стоном.

— Только останься. Пожалуйста, останься, — молю я, оторвавшись от него всего на мгновение, а затем вновь тянусь к столь манящим губам, но мужчина меня останавливает.

Огонь в его глазах немного тускнеет, когда он говорит:

— Я уйду, только если ты меня прогонишь.

Вот он, мой страх быть брошенной, понимаю я. То, что я не раз проговаривала в кабинете у психолога. Я отталкиваю людей до того, как они смогут оттолкнуть меня. Но лишь три эти слова, которые Даниил произносит следом, строят в моем сердце какую-то новую реальность:

— Конечно, я останусь.

Довериться — это невероятно просто, когда ты больше не боишься.

Мы перемещаемся в спальню, где Соколов аккуратно кладет меня на кровать, не разрывая поцелуя. Мои руки блуждают по его полурасстегнутой рубашке, пытаясь нащупать следующую пуговицу.

— Ты прекрасна, — шепчет Даниил, целуя меня в шею. — Любая.

Я всю жизнь мечтала о том, чтобы кто-нибудь сказал мне эти слова. Родители, парни или даже подруги. Они, конечно, во всем поддерживали меня, но когда Даниил говорит мне о моей красоте, это звучит по-другому.

— И у тебя сильный характер, — продолжает он между поцелуями. — Мне это нравится.

У меня нет сил на связную речь — с губ срываются лишь короткие стоны.

Безразмерная футболка оказывается где-то на полу, и вскоре к ней присоединяется вся остальная одежда. Когда мы оказываемся полностью обнаженные, я смотрю Соколову прямо в глаза, а затем перевожу взгляд на загадочную татуировку, которая привлекала мое внимание все это время. Я касаюсь причудливых черных узоров — осторожно, нежно, будто они живые.

— Когда ты ее сделал?

— После Лилиной смерти, — искренне отвечает Даниил. — Не понимал, почему шрамов, которые образовались у меня на сердце, не видно на теле. Потом все встало на свои места, стало как-то… спокойнее.

Я приподнимаюсь и под пристальным взглядом Даниила начинаю медленно и осторожно касаться губами предплечья — там, где начинается рисунок. Затем обнимаю его за шею и тихо говорю на ухо, как будто кто-то может нас услышать:

— Я поцелую каждый твой шрам, чтобы ты понял, что больше не одинок.

Я просыпаюсь от звонка будильника, а затем не сразу, но понимаю, что будильник-то, в общем, не ставила. Тогда что это за сирена воет над ухом?

— Мне открыть? — бормочет Даниил с закрытыми глазами, одной рукой обнимая меня, а другой — подушку.

Точно, это дверь.

Какое-то время я трачу на поиски хоть какой-нибудь одежды — в итоге напяливаю многострадальческую футболку — и шлепаю босыми ногами в коридор, на ходу протирая глаза.

— Вот дерьмо, — ляпаю я, открыв дверь.

— И тебе доброе утро, Маша, — приветствует меня Макаров.