Я дрался за Украину - Антон Василенко

А.В. — Каким Вам запомнился «Рен»?

Т.З. — Это был один из лучших командиров. Он одинаково относился ко всем нам — вот главная характеристика, которую я могу ему дать.

А.В. — Что Вам больше всего запомнилось на подготовке?

Т.З. — Однажды был военный суд. Собирают вечером три сотни и ставят буквой «П». Нас в последнее время плохо кормили, не давали хлеба. Кофе без сахара был, из свеклы что-то готовили, так как хлеба не хватало. А на кухне работал парень, я знал, из какого он села — так он украл 28 буханок хлеба, и его разоблачили. Стоит полевая жандармерия и зачитывает приговор: «Смертная казнь!» А он стоит, его не привязывали, ничего такого. Тот, который должен был казнить, может быть, знал его, а может, это был его друг — что-то он долго крутил наганом. Нажимает на курок… цинь! И нет выстрела. В чем там дело, я не знаю. А осужденный сразу побежал в лес. Его схватили, привели снова на место казни, и уже кто-то другой в него выстрелил. Он упал, как косой подкошенный. Я первый раз в жизни увидел, как человек моментально падает. Бывает, что еще кто-то шатается после выстрела, а этот моментально упал. Так что у нас была не железная, а стальная дисциплина. Все это происходило в июле месяце 1944 года.

В августе я был еще в Граливке, а под конец августа нас повели на гору Буковое Бердо. Там проводили подготовку для многих сотен. Там был и «Наливайченко» (непонятно, о ком идет речь, возможно, ошибка — прим. А.В.), и «Громенко» (Дуда Михаил Иванович, поручик УПА, командир «Железной сотни» — прим. А.В.). Одним словом, мы там доучивались. И пока мы там находились, словаки дали нам немного оружия (Т.З. не уточняет, были ли это договоренности с чехословацкими военными частями или покупка оружия у местного населения — прим. А.В.). А 25 сентября 1944 года видим — внизу большевистские танки. И нам дают приказ — идем в тыл большевиков. Шли, будучи уже экипированными как надо. Это происходило ночью. Я спать хочу, как волк, и есть хочу, как волк! На ходу и заснул. Шли, шли, я ничего не помню — спал. Вдруг обрыв впереди, я на этом обрыве и упал задом. Сижу и думаю: «Все, отвоевался». Но начал карабкаться вверх и вернулся в свою сотню. Возле села Яблонька Нижняя видим, что мадьяры бегут к нам, наготове. «Рен» шел впереди и дал команду: «Растянуться на шесть метров и маршировать дальше». Мадьяры подбежали к нам на какое-то расстояние, стали с винтовками в руках и смотрят на нас, а мы маршируем.

А.В. — То есть, венгры вас не трогали?

Т.З. — Да, и я тогда еще не знал почему. А, оказывается, существовала тайная договоренность между УПА и мадьярской армией. Потому что мадьяры бежали к себе в Венгрию, а мы шли к фронту. И они не хотели с нами воевать, а мы не хотели с ними.

Идем мы дальше и снова встречаем мадьяр. У них и у нас телеги, но их телеги застряли и не могут проехать — да так, что и мы не можем идти дальше. Поговорили они с нами по-немецки, и мы им помогли вытащить телеги. А потом они сказали, что сначала думали про нас, что это москали идут.

После того эпизода мне дали лошадь, навьюченную медикаментами. Так с тем конем я зашел в Оряву — там течет река Орява и село есть с таким же названием. А дальше было какое-то село, не помню, как называется, название на букву «к» (очевидно, речь идет о селе Козева Сколевского района Львовской области — прим. А.В.). И там мы видим зарево — все горит, уже рядом большевики. А на мосту через Оряву стоят мадьяры и говорят, что мост заминирован. Но нас они пропустили, мы немного прошли дальше, и тут начала бить большевистская артиллерия. Мы возвращаемся по тому мосту назад, видим — мадьяры уже сматывают телефоны, готовятся отступать. Зашли мы в село, я коня передал ребятам, которые его кормили. У нас было разделение обязанностей — я только вел коня, а кормили или лечили его другие. И в том селе мы просто попадали с ног — кто где сел, там и заснул. Но через некоторое время снова начались выстрелы, и мы пошли дальше.

Доходим до горного массива возле села Хитар на Сколивщине, оттуда идем к Лавочному, перешли реку в селе Кальное. Сделали привал, садимся, начинаем готовить еду, и вдруг — минометный огонь. Такого сильного обстрела я еще не видел. Залегли мы, кто где смог, я лежал у забора в яме. Это мадьяры лупили по нам. У них произошла какая-то ротация, и те, что пришли новые, не знали, что это мы стоим, думали — москали. Тогда наши выслали к ним ребят, которые знали мадьярский язык. Они взяли с собой девушек, белый флаг и идут, кричат: «Не стреляйте! Мы УПА!» Тогда они стрельбу прекратили и говорят: «Мы думали, что это москали».

Подошли мы к станции Лавочное, видим — она горит! Огонь такой, что не подойти. Перешли железную дорогу и пошли на село Ялынковатое. Мадьяры уже не стреляют. Вышли мы в горы там, где узкоколейка идет из Долины — по ней когда-то возили лес. А там все рельсы заминированы, кругом мины. Но у нас были ребята из Бродов, которые раньше служили саперами. Они шли впереди и разминировали, но пару взрывов все же было. Одного нашего парня ранило, и я, как санитар, помогал его нести на палках. Мы не могли носить его за собой, поэтому отдали его мадьярам, и что с ним произошло дальше, я не знаю.

Когда мы вышли в Станиславскую область, то «Рен» сказал, что будем делать нападение на Сколе, но по дороге никаких локальных боев вести не надо. Я тогда уже служил санитаром при штабе куреня и иногда находился в штабе, хотя и не всегда. И я слышал, что у них шли споры по локальным боям. «Рен» выступал за то, чтобы в них не вступать, а его помощники были другого мнения. И идем мы на Сколе, с правой стороны река. Нам сказали, что будет сигнальная ракета, после которой надо атаковать в направлении Сколе. Сбор назначили у горы Парашки. Сижу, держу коня под уздцы и жду ракеты — но в то время, на которое договорились, ее не было. А по дороге едут большевики из Закарпатья на «студебеккерах» с приземленными (расположенными ниже обычных — прим. А.В.) фарами. Нам дают приказ — стрелять. Рядом со мной сидел «Тарас», которой командовал нашей артиллерией. У нас тоже имелась артиллерия — минометы на лошадях. Доехали они до нас, наши атаковали с одной и другой стороны — дали огонь по «студебеккерам». После этого мы получили приказ: «Лезем наверх!» Лезу, оглядываюсь и вижу, как они начали выскакивать из машин и стрелять. Мы вверх лезли по кустам, кусты были по грудь.

Пока лезли вверх, нашли мадьярский тайник. Я иду и вижу — мадьярская каска. Начали дальше смотреть, видим — еда какая-то, зубная паста, я нашел молотый кофе с сахаром. Бросил немного в сумку и немного в рот, так мне после этого и спать расхотелось. Лезем дальше, а тут мадьяры появились и начали кричать, что мы их обокрали. Мы, конечно, не стали спорить с союзниками и сбросили все, что у них взяли. Я каску сбросил, а сахар с кофе уже не отдал. Идем дальше. Дошли до горы Парашка и легли отдыхать. Тут подходит ко мне товарищ, который воевал в сотне «Громенко». Начали с ним беседовать — все-таки сверстники, есть о чем поговорить. А еще мы поменялись едой: я ему дал тот кофе, а он мне что-то из свеклы. И мы с ним сидим и говорим, на горе стоит мой конь, все снято с него. Где-то в ста метрах от меня стоит, пасется. Вдруг я вижу, что на горе появился «Громенко» и кричит: «К оружию!» А какое у меня оружие? Парабеллум и винтовка. Тот парень побежал к своей части, а я к своей. А произошло вот что. Наши зашли на заминированные поля, и ранило главную санитарку. Начался срочный отход, потому что по нам начали стрелять солдаты. Мы себя раскрыли тем, что мины начали разрываться. После крика «К оружию!» я начал смотреть, где мои, а «Громенко» крикнул и исчез. Я с винтовкой бегу вверх, а за мной пули, как осы летят. Бегу зигзагом — тут упал, там поднялся, там снова упал. Забегаю наверх, смотрю — лежат наши, прикрывают отступление автоматным огнем. Когда я выбежал вверх, то увидел кровавый закат на фоне елей и пихт — огромный лес, который тянется от Турки к Сколе. Смотрю и думаю: «Ага! Мы правильно идем — на запад». (Т.З. не рассказывает о нападении частей УПА на гарнизон НКВД в поселке Перегинское в ночь с 17 на 18 октября 1944 года, из чего можно понять, что он, как санитар, непосредственно в бою не участвовал. Через несколько дней после этого боя курень «Рена» ушел на запад — прим. А.В.). Лошади потерялись, отстали, и мы по дороге нашли новых. Шли через Турку, Ясеницу-Мацькову и так вышли к нашим. Недалеко от села Исаи я заблудился и заснул. Со мной шел еще один парень из Бандрова. Я остался среди чужих — край-то свой, но знакомых никого нет. Ну, мы с ним идем, видим группу бойцов УПА из пяти человек или чуть больше — они шли по какому-то заданию. Возле Исаев мы встретили женщину. Командир той группы спрашивает. «Что в селе?» Оказалось, что в селе москали. Женщину не отпускали, пока мы не перешли реку Стрый. Она неохотно с нами шла, но что делать. Перешли мы реку, вышли на Исаи. Нашли пригорок, сели на этом пригорке и послали одного парня на разведку в крайнюю хату. Командир той группы сидит напротив меня, а я сижу напротив него, и вдруг в темноте какой-то шорох. Я говорю: «Кто?» А тот отвечает: «Сва…» (здесь Т.З. нарочно выделил звук «а», чтобы показать, что это была русская речь — А.В.). И он еще не договорил «свои», как тот командир из своего «эм-пи» немецкого дал очередь и побежал. С ним побежали все его бойцы. А меня ослепило из-за автоматного огня и думаю: «Сейчас этот москаль пальнет мне в голову». Но он не стрелял. Может, был ранен, или убит, или испугался, или не увидел меня. Я подполз под какую-то грушку на горе, лежу и слушаю. Тишина, собаки уже перестали лаять. Уже было где-то два часа ночи, когда я подумал: «Надо мне иди на разведку». Взял винтовку, спускаюсь вниз, подхожу к крайней хате, стучу. Там спрашивают: «Кто?» Я: «Женщина, пожалуйста, откройте, это к Вам свой человек пришел». Она не колебалась и открыла. Я спрашиваю: «К Вам не заходил парень?» Она молчит, ничего не говорит. Потом говорит: «Заходите». Захожу я внутрь и вижу — сидит тот парень, которого мы послали на разведку. Я спрашиваю его: «А ты чего не ушел?» А он: «Так стрельба началась. Куда идти?» Мы с ним поужинали и по лестнице поднялись на какое-то сено. Там подремали часок, а когда начало светать, то женщина нас разбудила. Как будто и не спали совсем. Пошли мы в направлении Недельной, так как знали, что там должны быть наши. А женщина нам еще посоветовала, как идти потому, что все вокруг заминировано. Идем той дорогой, которой она сказала, видим — группа идет. Залегли и смотрим, что это за группа. А это «Крат», командир той боевки, с которым мы на пригорке сидели еще вчера. Зашли мы уже вместе в Недельную, и там я попал к своим, от которых отстал. Но как только мы зашли в село, наши уже поднялись, чтобы маршировать из Недельной дальше. И так мы постепенно добрались до села Галивка, где я начинал подготовку. Закончился наш поход, больше половины стрельцов в нем погибло. Уже приближался ноябрь, а у нас ни одежды, ни обуви, ни лекарств. Некоторых, кто заболел, отпускали перезимовать в конспиративных хатах, в каких-то сараях. Народ нас прикрывал.