Звезды над Тунисом - Барбара Картленд

Наконец за стенами городка они отыскали маленькую гостиницу для путешественников, которая казалась чистой и более или менее тихой.

Поскольку выбора не было, маркиз — правда, без особого энтузиазма — согласился остаться на ночь здесь.

От хозяина гостиницы они узнали, что городок наводнен паломниками.

Завтра будет Святой день, когда перед Большой мечетью Кайруана соберутся почти двести тысяч верующих.

Однако в данный момент маркиза больше заботило, как устроить и накормить верблюдов и лошадей, не говоря уж о погонщиках и о них самих.

Как повсюду в Тунисе, свежие овощи и фрукты легко можно было купить на кайруанском базаре.

Маркиз спешно отправил туда одного из слуг, а сам пошел обсуждать с поваром, что еще найдется из еды.

Киркпатрик предпочел устраниться от хлопот.

Он нашел удобное кресло и устроился в нем с бутылкой золотистого вина.

Вспомнив о Сабре, маркиз обнаружил, что она исчезла, но не слишком удивился.

Он видел, как девушка смотрела на городок, и понял, что она очарована его желто-золотыми стенами и такими же минаретами и куполами, сияющими на фоне ярко-голубого неба.

Поскольку Сабра казалась очень самостоятельной, маркиз не испугался за нее, как испугался бы за любую другую юную англичанку.

«В любом случае, — сказал он себе, — если кто и должен беспокоиться о Сабре, так это ее отец, а не я».

Только когда они закончили свой ужин, оказавшийся вполне съедобным, и маркиз понял, что очень скоро стемнеет, он спросил Киркпатрика:

— А где ваша дочь?

Киркпатрик пожал плечами:

— Придет, когда проголодается. Не сомневайтесь, она может постоять за себя.

«Не впадай в панику», — приказал себе маркиз.

Но он знал, что встревожился бы из-за любой англичанки, которая убежала одна в арабский город.

Пусть Кайруан был третьим после Мекки и Иерусалима священным городом для мусульман, но маркиз не сомневался, что местные жители точно так же алчны и вероломны, как в любом другом здешнем городе.

Киркпатрик продолжал благодушно пить, а маркиз встал и вышел в открытую дверь на веранду.

Перед ним лежала грязная, невозделанная земля, и даже не думая, куда идет, он спустился по лестнице.

Темнело очень быстро — ведь они продвигались все дальше к югу.

Через несколько минут дневной свет погаснет и появятся звезды.

В домах уже зажигались огни, и до маркиза доносился шум улиц и гул, который казался неотъемлемой частью восточного селения.

Он пошел дальше, чувствуя, что под ногами жаждущая воды сухая песчаная земля, пыльная, как та равнина, по которой они ехали весь день.

Вдруг он услышал, как где-то неподалеку юный голос выводит знакомый мотив.

С трудом веря, что это ему не чудится, маркиз продрался сквозь кусты жасмина и обнаружил, что находится теперь с другой стороны гостиницы.

На столбе висел фонарь, освещая кучку ребятишек, сидящих на земле.

Они сидели необычайно тихо и слушали песню, .

Арабские дети очень красивы: маленькие, грациозные, с кофейного цвета кожей, овальными лицами, огромными темными глазами и длинными ресницами, очаровательно загнутыми вверх.

Пока не станут старше, они будут смотреть на мир широко открытыми глазами, словно он — удивительное место, в котором они никогда не узнают несчастья.

Маркиз часто видел таких детей и, хотя ругал себя за сентиментальность, их красота неизменно брала его за сердце.

Стоя неподвижно, чтобы не спугнуть бедно одетых детишек, маркиз увидел Сабру, сидящую под фонарем. Это она пела.

На руках она держала арабчонка, и маркизу потребовалось несколько минут, чтобы понять, что ее песня — с детства знакомый ему церковный гимн.

Сабра пела по-арабски.

Слушая ее, маркиз восхитился, как умело девушка перевела слова и как удачно они ложились на музыку.

Все вещи яркие и красивые,

Все создания великие и малые,

Все вещи мудрые и удивительные,

И все это создал Аллах.

Сабра умолкла, а когда дети шумно потребовали спеть еще, уговорила их петь вместе с ней.

Мелодия была непривычна для них и потому трудна, но слова запоминались легко, да и девушка подсказывала им.

Дети запели высокими, пронзительными голосами, и Сабра присоединилась к их хору, ведя и ободряя их.

Внезапно маркиз с изумлением понял, что она без очков.

В первый раз он увидел ее глаза — такие же большие на ее личике, как глаза арабских детей, и такие же красивые.

Только они были не темными и не голубыми, но маркиз был почти уверен, хотя видел не совсем отчетливо, что они зеленые с золотом.

Этот цвет напомнил ему прозрачный летний поток.

Песня кончилась. Дети закричали — как сделали бы дети в любой стране, — что хотят послушать еще, но Сабра неохотно встала на ноги.

Она отдала малыша, которого держана на руках, арабской девочке, самой старшей из остальных детей.

Детвора обступила Сабру, протягивая к ней ручонки. Уцепившись за ее платье, они пошли вместе с девушкой к двери гостиницы.

До маркиза долетел ее мягкий мелодичный голос, говорящий детям, что она постарается вернуться и спеть для них снова.

— Но я путешественница, — добавила Сабра, — а путешественники не могут задерживаться надолго.

Положив ладони на головы двух ребятишек из окружившей ее стайки, девушка произнесла то слово, которое говорит каждый араб, когда прощается с другом.

— Мархаба — да пребудет с вами Аллах.

Когда Сабра дошла до дверей, дети кричали почти в унисон:

— Мархаба, мархаба, — и не утихали до тех пор, пока она не исчезла.

Странная это была сцена, совершенно неожиданная, но восхитительная.

Возвращаясь назад тем же путем, которым пришел, маркиз вдруг понял, почему Сабра носит темные очки.

Если бы девушка не носила их, ни один мужчина не прошел бы мимо нее.

Несомненно, она обнаружила это и воспользовалась очками как средством защиты.

Маркиз поднялся на веранду, а оттуда вошел в комнату, которую уговорил хозяина отдать им под личную гостиную.

Сабра уже сидела за столом, и слуги несли ей с кухни свежие блюда.

На столе стояла еда, купленная еще в Тунисе, в лучших магазинах города.

Проходя через стеклянную дверь, он увидел, что девушка снова надела очки.

И снова ушла в себя.