Под ударом - Александр Афанасьев

Помолчали.

— Завтра. Это же время, та же машина. Съездите туда, потом обратно привезут. На Пушкинской[13] свои порядки.

— А вы-то откуда знаете?

— Не наглейте, Липман. Всему есть свой предел. Сделаете дело — в Шереметьево вас встретят. Поедете от ВЦСПС[14].

— Премного благодарна.

— Как договариваться будете?

— Уж как-то, товарищ народный судья.

— Я уже давно не народный. И не судья. Впрочем, ученого учить только портить. Не договоритесь — лучше оставайтесь в США.

— Само собой.

— Только воровать там не думайте. Там за это сразу тюрьма.

— У нас тоже не медали дают.

Липман хотела уже подняться, но остановилась.

— А вопрос можно?

— Разрешаю.

— Зачем вам все это?

— Что — это?

— Ну… с американцами.

Судья присвистнул.

— Вот так вопрос. Зачем?

— Да просто… знать хочу. Вы же знаете кто я, а я — кто вы. Вам-то зачем?

— Зачем… Ну, хорошо. Вот вы, Ирина Генриховна. Наворовали на квартиру, на дачу, на машину. Закопали пару банок с золотом где-то на дачке. И что — всё? Совсем — всё? А вот американцев опрокинуть — по-настоящему опрокинуть, как у нас умеют — вот это вопрос. Я когда в должность вступил, с делами знакомился, меня одна вещь поразила: за последний год по всему миру четверо советских разведчиков погибло при подозрительных обстоятельствах, и след явно ведет туда. А сколько американских разведчиков погибло так же? Ноль! Просто — боятся люди… Ответственность на себя не берут, да и просто — боятся. А что если и мы — так же? Поняли, Ирина Генриховна?

Она кивнула

— Поняла.

И вдруг она поняла, что вражда — со страной, с народом, в которой ее тихо воспитывали родители, с которой она жила — как то утихла…

Москва — Вюнсдорф. Штаб Группы советских войск в Германии

. 2 августа 1988 года

В соответствии с назначением Николай должен был прибыть в ГДР, в штаб Западной группы войск. Было два пути — либо самолетом на один из аэродромов, либо поездом. Погода была плохая, причем плохая надолго — и Николай выбрал поезд, надеясь хоть немного отоспаться в дороге.

До Вюнсдорфа ходил отдельный поезд, 17-й скорый, Москва — Вюнсдорф. Билеты ему продали по брони, хотя смысла в ней никакой не было — этот поезд целиком был военный; конечная — штаб ГВСГ, в котором жило, служило и работало до 60 тысяч человек. Целый город, в котором не работали, а служили, а жизнь устраивалась и складывалась совсем иначе, не так как на гражданке.

17-й скорый ходил с Белорусского. Николай приехал туда на метро, попутно отмечая приметы нового времени. Торговля, торговля то тут, то там, торговали с рук. Как только отменили уголовную статью за спекуляцию[15] — так торговали все больше и больше.

И квасили.

…

Квасить начали почти сразу, как поезд отошел от края платформы. Поезд был прямой, ехали либо жены с детьми, либо мужики к месту службы. И как только за окном замелькали подслеповатые домики крестьянского Нечерноземья — вагон разделился на мужскую и женскую части. Мужская — начала доставать всё, что у нее есть, и выставлять на стол, а женская — старалась не попадаться разошедшимся мужикам на глаза… ну и тоже как-то общалась.

Хотя у женщин это получалось труднее… натужнее. Иерархия заметна. У мужиков за бутылкой званий нет, все почти равны — и капитан, и полковник. А вот у женщин… жена полковника с женой капитана общаться никогда не будет — не по чину. Да что там общаться — с…ать на одном гектаре не сядет, простите…

Николай старался во всем в этом не участвовать, да куда там.

— Эй, капитан…

Николай не понял, что обращаются к нему. Он и звание свое обмыть не успел, да к тому же оно было званием для прикрытия. Хотя, наверное, оставят…

— Капитан, ты чего? Старших по званию не признаешь?

Николай посмотрел, кто к нему обращается.

— Прошу простить, — нейтрально сказал он.

Обращавшийся к нему майор тоже кое-что понял.

— Чего такой загорелый? Оттуда что ли? — Иди к нам, чего сидеть. Ехать долго еще…

Николай сначала хотел отказаться. Но потом подумал — а смысл? Все равно надо с чего-то начинать на новом месте, обустраиваться, наводить отношения. Почему бы и не с этого.

И он встал.

Народ ехал специфический…

Попасть в ЗГВ — было не так круто, как советником на загранку, где чеками платили — но куда круче, чем нести тяготы и лишения в каком-нибудь гарнизоне в Суходрищенске. Здесь тоже часть денежного довольствия полагалась чеками. Но главное было не это — а то, что в ГДР легально продавали всякие западные товары. Да и местные товары — были куда лучше советских. Так что люди поумнее заранее готовились — покупали то, что в СССР стоило копейки, и разузнавали, на что больший спрос у спекулянтов.

Николай к этому относился спокойно. Ему помогала книга «Бушидо», в которой говорилось: возвращаешься домой, вышли вперед слугу. Это значило то, что не стоит возвращаться домой как снег на голову, потому что там ты можешь застать что-то не совсем хорошее, и тебе придется наказывать, а так как люди дурны — это никогда не кончится. Потому — стоит выслать слугу и заранее предупредить о своем появлении, чтобы если кто-то что-то плохое и делал — то успел прекратить к появлению хозяина. В этом японцы были мудры…

Постепенно — с количеством потребленного — разговор сворачивал на политику…

— Нет, ты подумай, — горячился майор, который его пригласил, — чурка во главе страны! Куда это годится?

— А что, Горбач лучше был?

— Лучше!

— И чем же?

— Он свободу дал!

— Какую еще свободу?

— А что, гласность — это не свобода? Только объявили — и на тебе!