Конец "Золотой лилии" - Валентин Пронин

Необычность гостей заключалась так же в эпатирующе размашистых жестах и капризно-истерических выкриках. Слепакову казалось, что дамы иногда просто начинали беситься от шампанского и нетрадиционного вожделения.

В конце акробатического этюда некоторые зрительницы подбегали к эстраде, шлепали исполнительниц. Но прежде того Слепаков заметил среди дам нескольких мужчин в костюмах, фраках, пышных жабо, с элегантными прилизанными мужскими прическами. Одна голова, совершенно обритая, сверкала, отражая светильники. Однако по растопыренным фалдам, по излишней вальяжности при повороте шеи, сдавленной воротничком рубашки, по круглым коленям и относительно маленьким рукам с разноцветно-перламутровым маникюром было понятно: в мужских костюмах тоже веселились дамы.

Вышли музыканты: тонкая, как плеть, негритянка-саксофо нистка в зеленом купальнике и рыженькая девица в одних шортах – при активной работе барабанными палочками ее груди упруго подпрыгивали, как надувные мячи. А затем предстала Зина, но не та, которую знал Слепаков, а чужая, томная и жеманная, в просвечивающем плиссированном платье, утянутом в поясе, с фальшивыми, конечно, бриллиантами, сиявшими в волосах и в ушах. Она играла на синтезаторе, колыша бедрами, поводя плечами, льстиво и сладко улыбаясь.

– Браво, браво! – раздалось из полутемного зала. – Дивно! Изумительно! Прелесть! – Одна особа в мужском костюме (та, что с выбритой головой) встала из-за стола и послала Зине воздушный поцелуй.

Слепакова внутренне потряхивало от омерзения и бешенства.

– Содом… – тихо сказала женщина в очках.

На сцену вышла прямая, как мачта, красивая брюнетка баскетбольного роста, в расшитом золотыми лилиями рыцарском камзоле, обтягивающих лосинах и сапогах.

– Наши дорогие, очаровательные гостьи! – обратилась брюнетка к зрительницам, преувеличенно вытаращивая глаза, оживленно жестикулируя и до приторного восторга сияя крупными отполированными зубами. – Мы счастливы, что вам понравилась первая часть выступления Ждем и в дальнейшем столь же теплого приема наших девушек. Сейчас антракт. Вы можете пройти во внутренние помещения клуба и насладиться личным контактом с любой обитательницей этого дома.

За столиками призывно замахали и загалдели. Девушки, кокетливо изгибаясь, сошли с эстрады.

– Пойдемте, – сказала внезапно возникшая золотистая Люба.

– Марина Петровна, к вам. Те самые.

Слепаков и его спутница вошли. Брюнетка сидела в глубоком кресле возле большого стола, заваленного мишурой и глянцевыми журналами с бело-розовыми белокурыми «ню». Высоко закинув одну на другую длинные ноги, Илляшевская говорила по мобильному телефону.

– Вы не пожалеете, – смягчая густой голос, мурлыкала она. – Наши клиентки в восторге. Да просто слюни пускают от удовольствия… Вообще возможны самые разнообразные варианты, если вас интересует личное общение. Приезжайте, ждем в любое время. Чем могу помочь? – Это уже двум вошедшим.

– Мне нужно срочно поговорить со своей женой Зинаидой Слепаковой. Она у вас играет на…

– Знаю, – и к водительнице «Жигулей»: – А вы?

– Я просто за рулем.

– Я хотел бы забрать из этого… из этой… свою жену, – прибавил Слепаков, чувствуя, как недобрая энергия снова пробуждается в нем, превращаясь в некое агрессивное намерение.

– Мужчина, если вы желаете пообщаться с Зинаидой, пожалуйста. Антракт продлится полчаса. Правда, иногда он затягивается по специфическим причинам. – Высокая брюнетка в камзоле и сапогах усмехнулась. – Но отпустить музыканта, озвучивающего действие, не представляется возможным. Она освободится к утру. Если только не заинтересует какую-нибудь из наших гостий. Зина, конечно, уже не молода, но изредка имеет спрос.

– Что?! – взбеленился Слепаков, сжимая кулаки. – Она здесь играет или…

– Насильно Зину сюда никто не приводил. Она подписала договор. Ей здесь платят хорошие деньги. Пройдите, мужчина, в конец коридора. Там вы ее найдете. А вам, мадам, предлагаю покинуть помещение, сесть в машину и подождать господина Слепакова. Адьё!

В конце коридора Слепаков приоткрыл низенькую дверцу. Увидел комнатку, больше напоминавшую чулан. Тонкая негритянка и рыженькая барабанщица, накинув махровые халаты, курили сигареты и прихлебывали из широких бокалов желтое пойло. Пахло спиртным. Зинаида Гавриловна сидела перед зеркалом на высоком крутящемся круглом стуле и, что-то жуя и одновременно промокая лицо косметической салфеткой, говорила:

– Устала жутко, прямо валюсь с ног. Кто-то держится на барбитурате. Вы, девки, хлещете виски. А что мне прикажете делать? Я не в том возрасте, чтобы… – Ее побледневшее сквозь грим лицо, буквально вылезшие из орбит глаза и раскрытый рот с недоеденным куском выразили ужас. Обе ее коллеги выронили сигареты и поставили бокалы на туалетный столик.

– Что такое, Зина? – обеспокоенно спросила негритянка на чистейшем русском языке.

– Там стоит… – помертвев, произнесла Зинаида Гавриловна. – Он там вот…

– Кто там? – повернувшись к двери, сердито буркнула рыженькая.

Зинаида Гавриловна схватилась за сердце. Слепаков вошел, сел, ничего не говоря, на какой-то табурет, положил ногу на ногу и уставился на жену.

– Бандит? – пятясь, осведомилась негритянка. – Стрелять будете? Или грабить?

– Не буду стрелять. А грабить нужно внизу, где собрались эти… Ну что, Зина, допрыгалась?

Коричневое лицо негритянки обмякло. Облизнувшись, она отхлебнула из бокала.

– Разборка… – хмыкнула она добродушно. – Бывает…

– Сева! Сева, как ты оказался здесь? Как ты узнал?! – трясясь, вскрикивала Зинаида Гавриловна; слезы полились обильно из ее серых красивых глаз, и грим был испорчен.

– Разговаривать будем, жена! – рявкнул Слепаков и вспомнил про стамеску во внутреннем кармане плаща. «Неужто мне суждено убить Зину?» – обреченно подумал он.

– Да чего вы приперлись тут права качать! – ерепенисто возмутилась барабанщица. – Сейчас охрану вызову, мать твою…

– Выметайтесь, девицы, пока мы проясним свои дела, – жестко распорядился Слепаков. – Быстро! Ваша эта… директриса… бандерша… Как ее?

– Госпожа Илляшевская, – испугавшись, прошептала рыженькая.

– Она знает, я был у нее.

Музыкантши молниеносно пропали, захватив виски и сигареты. Зинаида Гавриловна плакала, постанывая, глаза у нее распухли, губы размазались. Она выглядела жалко.

– Не хнычь, – сказал Слепаков, едва сдерживая бешенство и тайное торжество. – Времени у нас немного. Утри личико, а то на тебя ни одна извращенка не позарится. Между прочим, твоего любовника Хлупина я уже убил. Три часа назад, знай.

– Что ты говоришь, Сева?! – взвизгнула жена. – Тебя арестуют! Зачем ты это сделал, бедный мой Сева?

– Как ты елозила с ним на постели, я видел в бинокль. Из квартиры напротив. Мне этот сеанс консьержка Тоня устроила.