Жалейка - Мария Александровна Мельникова

Оборотень

Шло время, и люди все реже говорили вслух про ночь примирения. Казалось, вся эта история постепенно начала забываться. Но на самом деле ожидание опустилось в глубины душ, превратилось в тайную надежду, о которой не будешь трезвонить на каждом углу. Каждый вечер люди следили за луной – одни со страхом, другие с нетерпением. Но луна, как всегда, была бледной и равнодушной.

Тем временем жизнь вошла в привычное русло. Подростки, устроившие нападение на Фросю и Илью, были наказаны. Игнат провел с каждым воспитательную беседу и прекратил «охоту на ведьму» – чудовищную, жестокую игру, которая едва не забрала настоящие человеческие жизни.

Ефросинья стала еще молчаливее и призрачнее, чем прежде, но силы постепенно к ней возвращались. Теперь она, как прежде, каждый день на заре выходила вместе с бабой Клавой в поле. Большой поддержкой для девочки стали ее друзья – Илья и Лида. Они часто присоединялись к пастухам.

Существование Фроси на земле стало хотя бы отчасти напоминать нормальную человеческую жизнь. Рядом с девочкой всегда была бабушка, хоть не родная и не очень ласковая, но близкая по духу и заботливая. С приходом друзей будничная работа превращалась в увлекательный поход с играми, кострами и душистой печеной картошкой.

Когда сидели у огня, вспоминая и рассказывая невероятные истории и поджаривая на прутиках до хрустящей корочки большие ломти хлеба, Фрося тихо улыбалась и не сводила глаз с людей, которые были к ней добры и внимательны. Она все время боялась, что они вот-вот растают как сон, как видение и их место займут черные зловещие силуэты. Девочка не могла поверить, что все происходящее реально. Она привыкла к другой реальности: грустной и несправедливой.

– Сходила бы в гости, чего тебе с нами вечер коротать? – сказала однажды баба Клава. – Жизнь может стать прекрасной, только если мы сами ее такой сделаем.

А кислому да унылому – только кислота и уныние. Давай-давай, руки в ноги – и вперед! Я же вижу, что ты по своим друзьям весь день скучала.

Илья и Лида жили на другом конце деревни. Уже был вечер, сумрачно темнели деревья и осиротевшие дома. У одних стекла были выбиты и окна напоминали ввалившиеся, наполненные скорбью глазницы, а стекла других домов, как бельма, покрывала толстым слоем липкая плотная пыль. Давно заросшие бурьяном дворы были похожи на осажденные, вымершие крепости. Изо всей деревни, некогда многолюдной, осталось тринадцать жилых дворов. И те немногие остатки жизни терялись на этой вековой свалке, в которую превратило время их деревню. Свалка из мертвых людей и мертвых домов посреди бесконечных, непроходимых и жутких лесов…

Тоскливо кричала ночная птица. Фрося шла по улице, под ногами шуршали мелкие камешки и песок. Девочка была совершенно одна, но чем дальше она отходила от дома, тем сильнее ощущала на себе уже знакомый горячий внимательный взгляд. За ней кто-то следил. Фрося ускорила шаг, начала боязливо озираться по сторонам, но никого рядом с собой не увидела.

Огромного лохматого медведя, который бесшумно двигался следом, Фрося заметила, лишь поравнявшись с черным остовом сгоревшего дома Стаськи-сумасшедшей.

Медведь шел вальяжно и уверенно, никуда не спешил и ничего не боялся. Он с наслаждением вдыхал воздух, пропитанный страхом, и не стремился поскорее догнать жертву и сократить небольшую дистанцию, которая их разделяла.

Фрося узнала его сразу. Девочка слишком хорошо помнила эту здоровенную морду со шрамом вместо одного глаза и стеклянным шаром вместо второго. Ее преследовал оживший кошмар, медведь-людоед, призрак, вернувший себе плоть.

Сдерживая крик ужаса, Ефросинья бросилась в Настасьин двор и забилась в развалины, оставшиеся от кирпичной печи. Медведь жадно, с шумом втянул воздух и подошел к дому. Он повернул свою ослепленную громадную голову к девочке и остановился. В мутном шаре отражалась бледная луна.

От страха у Фроси захватило дух, боль тяжелыми ударами пульсировала в голове и горле. Фрося поняла, что ей пришел конец. На этот раз ждать помощи было неоткуда.

Медведь зарычал и стал медленно обходить дома, по линии, где когда-то стояли бревенчатые, крашенные зеленой краской стены. Земля, на которую он ступал, загоралась алым огнем. Когда кольцо пламени сомкнулось, медведь исчез.

Фросю трясло от ужаса. Собрав оставшиеся силы, девочка попыталась вырваться из огненной ловушки, но не смогла. Она оказалась запертой в горящем доме, восставшем из прошлого. Едкий дым заползал через щели и отравлял воздух. Девочка бросалась от одного окна к другому, но все они были заперты, двойные рамы стояли крепко, дверь тоже не поддавалась, потому что была закрыта снаружи на большой амбарный замок.

Задыхаясь от дыма, пытаясь найти хоть какой-то выход из огненного ада, девочка забежала в маленькую комнатку за печкой. Там в кроватках тихо спали дети.

– Вставайте! Пожар! Пожар! – кричала Фрося, стараясь их разбудить. Она трясла спящих за плечи, но те не двигались и не откликались.

Настасьины дети уже были мертвы. Они не увидели той смерти, которая забрала их из родного дома. Они уснули, а потом проснулись. Но уже в другом, вечном и прекрасном мире.

Фрося закашлялась, теряя последний воздух, который оставался в легких, и упала на пол.

«Тетя ни в чем не виновата!..»

Огромная ощеренная в ухмылке морда медведя, покрытая шрамами и струпьями, – последнее, что увидела Фрося. Потом все исчезло, потонуло в черных клубах дыма.

Подозрения

Когда Ефросинья очнулась, то долго не могла понять, где находится, не узнавала угла, в котором ютилась у бабы Клавы все последнее время. У нее сильно болело и саднило горло, будто девочка долго кашляла или кричала. Казалось, тело было туго набито ватой, оно не слушалось и отказывалось шевелиться. Руки и ноги сковывала слабость.

Чтобы не сойти с ума, Фрося не задавала вопросов. Она не хотела знать, был ли этот кошмар дикой выходкой ее собственного сознания, или все произошло на самом деле. Правда навсегда лишила бы ее покоя и рассудка. С этой правдой она уже никогда бы не смогла остаться наедине и выйти на улицу.

– Мне опять приснился кошмар! Это был сон! Какой страшный сон! – твердила Фрося, стараясь успокоить себя и унять дрожь, которая сводила до боли ее руки.

– Где это ты, милая, так перепачкалась? – спросила тетя Настя, когда заметила, что девочка проснулась. Голос сумасшедшей звенел от напряжения. – Вечером мы едва отмыли тебя от золы. Это где же такая едкая зола? – с тревогой повторяла она. – Я