Ты мне не нравишься - Татьяна Новикова

– Послушай… – произносит Артем мрачно и ничего больше не добавляет. Ни единого слова.

В глазах его – беспросветная тьма, и все слова теряют смысл. Я забываю, как дышать. Просто теряюсь.

Его губы так непозволительно близко к моим, и Миронов не пытается отдалиться.

Кажется, он теряет над собой контроль.

Кажется, вот-вот случится нечто непоправимое.

Артем рухнул в бездну. Словно в самом глубоком дурмане, он перестал осознавать, что творит. Так бывает после наркоты или алкоголя, но он трезв и ничего не употреблял. Достаточно лишь почувствовать её рядом с собой, чтобы сойти с ума. К чертовой матери.

Улететь в триповый ад.

Он рванул вперед, руководствуясь лишь тем животным естеством, что взяло над ним верх в эту секунду.

Его отпустило чуть позже, когда губ коснулось её дыхание. Рваное, трепещущее.

Что он вытворяет?..

Софья распахивает глаза так широко, и рот её приоткрывается. Она боится его? Опасается?

Что ж, правильно делает.

Его мысли черны как самая темная, беззвёздная ночь, как самый страшный мрак. Он смотрит на эту девчонку, ту, которая вот-вот может стать ему сестрой, но видит в ней – девушку. Настоящую. Ладную, худощавую, с острыми лопатками и впадинками на ключицах. Он помнит родинку над её губой, готов потонуть в её зеленых глазах.

Раствориться в ней без остатка.

Но он слишком опасен для неё, а его мысли полны тьмы.

Он хочет получить её. Эту вчерашнюю школьницу, только недавно познавшую совершеннолетие. Эту птичку, невинную, закусывающую губу так сладко, что сердце заходится в груди, а пах сводит желанием.

Какая она ему сестра? Глупая случайность, что его отцу понравилась женщина в возрасте. Он всегда выбирал дурочек возраста сына, и те разгуливали в одних стрингах по дому, изредка стреляя глазками в Артёма. Намекая, что не против изменить Миронову-старшему с младшим. Или устроить «бутерброд», где начинкой будет она сама, а булочками – сын с отцом.

Артём уехал из дома сразу же, как представилась возможность. Только бы не видеть, как отец топит горе в дешевых давалках, как меняет девушек, пытаясь заглушить боль по утраченной жене.

А теперь…

Образумился, что ли? Нашел нормальную женщину, решил жениться. Смешно. Знала бы его будущая жена, сколько девочек возраста её дочери перепробовал драгоценный папочка, убежала бы в ужасе.

А если ему понравится Софья?..

Артем даже думать не хочет о том, что отец наблюдает за ней, когда она выходит из бассейна, и капельки воды скользят по загорелому телу.

Пусть только попробует тронуть её!

Да что с ним происходит?!

Артем готов получить десяток пуль за эту пигалицу. Погибнуть сам, только бы ей не угрожал никто и ничто. Уберечь. Защитить.

Он даже из отцовского дома уезжать не стал. Чтобы побыть рядом с ней лишнюю неделю. Отказался от гостиницы. Заперся в четырех стенах.

А когда она прошла мимо него в том бесстыдно облегающем платье, его накрыло с головой. Софья слишком хороша и сегодня, возможно, она будет принадлежать кому-то другому. Кто-то будет оглаживать её бедра, целовать мягкие губы, вдыхать лавандовый аромат.

Да и что с того? Какая ему, в самом деле, разница, кому будет принадлежать сводная сестренка?

Он скоро уедет отсюда. В ближайшие дни. Мог бы уехать на прошлой неделе, но задержался… А потом оттягивал момент до последнего. Чего-то ждал. Пытался насмотреться. Надышаться. Личное помутнение рассудка, вот кто эта пигалица.

Хотел прикоснуться. Хотел задеть её хоть таким образом.

Плевать ему на то, где окажется сегодня Софья.

Пусть кто-то другой любуется шелком платья, что струится по загорелой коже.

А он – без пяти минут её сводный братец.

Ему противопоказано хотеть эту малявку.

Или всё-таки нет?..

***

Он пристально смотрит на меня, и мне чудится в этом взгляде бессильная ярость.

Ну же, не молчи.

Зачем ты издеваешься?..

– Хотел сказать, чтобы не задерживалась, – шепчет одними губами, позволяя выбраться из его плена. – Проваливай.

Я не знаю, на что надеялась. Наверное, на продолжение своих сновидений. На то, что Артём Миронов не отпустит меня, а прижмет к себе покрепче. Коснется моих губ. Заставит трепетать в его объятиях. Пусть это и неправильно, но в ту секунду я была готова сдаться ему. Попробовать, а уже потом думать, хорошо ли я поступила.

Но он только издевался надо мной. Опять. В чертов сотый раз заставил поддаться ему, на секунду понадеявшись, что под маской чертова гада есть что-то другое. Недозволенное и запретное, что можно подковырнуть.

Я мчу на свидание с Никитой так, будто он – последний человек на земле, и от нашего ужина зависит продолжение человеческого рода. Надеюсь, что до продолжения рода не дойдет, но целоваться до упоения я готова. Пусть мои губы онемеют, как немели в пятнадцать лет, когда мы с моим первым парнем умудрялись все выходные провести за поцелуями.

Никита улыбается, увидев меня. Мы делаем заказ и неловко молчим, пока официантка расставляет приборы. Грохочет рок-музыка, но в отдалении.

– Как прошел день? – спрашивает Никита, почесав затылок. – Смыла с себя запах мангала?

Помнит, что я говорила ему, будто насквозь провоняла костром.

– Да, – показательно нюхаю свою руку. – Вроде нормально.

– Верю на слово, – соглашается Никита, хотя видно, что он порывался предложить понюхать меня тоже.

Держится. Молодец.

– Женя вроде бы там зависает с Ирэн, – находит хоть какую-то тему для разговора. – Смотри, как быстро они спелись.

– Ага, – киваю и не добавляю, что Ирэн легко споется (или сопьется, тут уж как посмотреть) с любым симпатичным представителем мужского пола.

Странная магия есть у первого свидания. Даже если вы с парнем успели обсудить всё и вся, часами висели на телефоне, встречались раньше и болтали, как будто знакомы всю жизнь, на первом свидании вы непременно будете мямлить и отмалчиваться.

Таков закон.

Вот и мы молчим.

Обсуждаем салат («очень вкусные гренки») и напитки («в стакане один лед»), не касаясь ничего личного. Мне и не хочется о чем-то говорить. Перед глазами стоит недавняя сценка: лицо Артема, его плотно сжатые губы и вид, совершенно безумный, а потому… гипнотизирующий.

Наконец, алкоголь в коктейле Никиты дает о себе знать, и он чуть расслабляется, даже берет меня за руку.

– У тебя очень музыкальные пальцы, – произносит мягко. – На чем-нибудь играешь?