Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру - Валерий Шубинский

Парадная трехмаршевая лестница и вестибюль Петришуле. Начало ХХ в.

Первой школой, которую посетил Уэллс, было (бывшее) Тенишевское училище, второй – Петершуле. На английского писателя произвело впечатление и щегольство, с которым был одет директор Клейненберг – “на нем был смокинг, из-под которого выглядывала синяя саржевая жилетка”[64]. В тогдашнем Петрограде, обносившемся до лохмотьев, подобный костюм был достаточно необычен.

Воспоминания учеников той поры подтверждают: впечатления Уэллса отражали реальное положение дел. Разумеется, едва ли можно говорить о “вкусно сваренном обеде” – однако об элементарном поддержании физических сил голодных учеников администрация не забывала. Игорь Эрихович Клейненберг, сын директора Петершуле и тоже позднее филолог-германист, вспоминал, что Вульфиус на втором уроке

обходил классы в сопровождении двух учеников, несших бельевую корзину со стограммовыми ломтями хлеба, и раздавал этот паек присутствующим ученикам. Хлеб этот тут же, на уроке, съедали. Но апогеем школьного дня была большая перемена, когда в столовой нас угощали тарелкой горячего супа[65].

В школе, как и вообще в голодном городе, кипела общественная жизнь. Действовал драмкружок и кружок по изучению истории театра. Школьники постоянно (и, разумеется, бесплатно) посещали петроградские театры, “а один раз перед спектаклем нас приветствовал сам Луначарский”. С учетом будущих интересов Хармса трудно представить себе, что эти театральные увлечения не затронули его… Трудно, но можно. Вероятно, он уже в эти годы существенными сторонами своего сознания был “отключен” от окружающего мира, жил преимущественно внутри себя. Не этим ли объясняется его скверная успеваемость? Его собственный “театр для себя”, который он, может быть, уже начинал придумывать, имел мало общего с тем, что видел он и его соученики на подмостках Петрограда – будь то традиционные постановки или авангардные поиски. Характерно его письмо к Клавдии Пугачевой от 5 октября 1933 года, в котором он в высшей степени скептически отзывается и о “театральной науке, конструкциях и левизне”, и о Мейерхольде, воплощавшем все эти тенденции в 1910–1930-е годы.

Das Wunder (Чудо). Из тетрадных рисунков Даниила Ювачева, 1919 г.

Astronom (Астроном). Из тетрадных рисунков Даниила Ювачева, 1919 г.

Точно не принимал Ювачев участия в самоуправлении, которое пытались создать в классах просоветски настроенные ученики. Каждый класс выбирал старосту, старосты собирались в особый совет – “старостат”, который возглавлял председатель. Позднее возник так называемый Школьный ученический совет (ШУС). Среди старост задавали тон старшеклассники, сочетавшие учебу со службой в разного рода военизированных государственных организациях – в “дноуглубительном караване” порта, в охране железных дорог. Старосты в условиях военного коммунизма играли во многом полезную роль – они организовывали дежурства на кухне и доставку продуктов на тележках с базы. Более того, во время разгрома школы (которая уже носила номер 41) в 1926 году ШУС безуспешно пытался защитить руководство школы. Поводом к репрессиям послужило то, что несколько учеников-немцев прошли в еще действовавшей церкви Святого Петра обряд конфирмации. Узнав об этом, учительница-коммунистка Вайнцвейг, приехавшая из Германии, организовала в школе антирелигиозный митинг, который, в свою очередь, спровоцировал появление в “Смене” статьи братьев Тур “Внуки святого Петра”. Явившаяся в школу комиссия во главе с М. Елецким сняла с работы Клейненберга, Вульфиуса и других ведущих преподавателей (Г.А. Корн, Г.Г. и Е.Г. Гельд). Школу возглавили сам Елецкий и А.Л. Бронштейн (бывшая жена Троцкого; вскоре, в 1928 году, она была отстранена от работы и арестована). Качество преподавания, разумеется, снизилось. Вскоре, в дни первой пятилетки, школа была перепрофилирована и получила “полиграфический” уклон. Но и в эти дни среди ее выпускников были выдающиеся люди – скажем, Ю.М. Лотман.

Актовый зал в Петришуле. Начало ХХ в.

Но это все – после. Пока же Даня Ювачев проучился в бывшей Петершуле еще три года (1919–1922) и по-прежнему отнюдь не был отличником[66]. В 1919/20 году в классе D2[67]он учился так (стоит отметить, что обозначения успехов ученика отметками в тот момент не были приняты – они описывались вербально, в школе № 41 – в основном по-немецки; при этом существовали устойчивые формулы, соответствующие прежним оценкам): арифметика – in ganze gut (в основном хорошо; прежде ему поставили бы 4–), география и история – ungenügend (неудовлетворительно, 2), естествознание – gut (т. е. твердая четверка). На уроках русского языка мальчик “устно отвечал удовлетворительно, но мешал своей болтовней и поведением”. Оценок за письменные работы по русскому языку в тот год не ставили. Нет и оценок по немецкому и другим иностранным языкам. Но в следующем году преподаватель (опять, как в 1917/18 году) обращает внимание на “слабые письменные работы” Ювачева. Его успехи в естествознании (Naturalgeschichte) оцениваются теперь как “хорошие”, а “неуд” он получает по двум предметам – географии и французскому. При этом в программе появляется английский, и Даня Ювачев показывает хорошее знание этого языка[68].

Однако в 1921/22 году Даня Ювачев, похоже, полностью теряет интерес к учебе – с соответствующими результатами[69]. Если прежде у него были проблемы с письменным русским, то теперь и “устных ответов – совсем нет”. Во второй трети (в двадцатые годы учебный год делился на “трети”) ученик “много пропустил”, в третьей учитель замечает: “ленив”, и как результат – “едва удовлетворительно”. Троечка с минусом. По немецкому он с genügend спускается к ganz ungenügend. По французскому тоже по-прежнему двойки. Даже с английским положение портится: если в первой трети успехи в разговорном языке оцениваются как sehr gut, очень хорошие, а в чтении как “kaum genügend” (в целом удовлетворительные), то затем он и тут начинает получать неуды[70]. На фоне провальных знаний по истории и географии поражают успехи в новой советской дисциплине – обществоведении. Учитель даже счел необходимым рядом со словесными выражениями одобрения поставить на полях ведомости пятерку. То же сделал учитель физики – предмета, которым Даня, видимо, увлекся. Твердой тройкой, по крайней мере, оценены знания Ювачева по математике. Но этого явно было мало – передовая школа не нуждалась в отстающем ученике. Нижняя часть ведомости исписана карандашными замечаниями по-немецки, неразборчивыми и полустершимися, но по меньшей мере словосочетание nicht arbeiten читается отчетливо. И в самом деле, работой школьник Ювачев себя, как видно, не изнурял. Подчеркнутую и тоже весьма неразборчивую надпись по диагонали листа, похоже, следует читать: Muss der Schule verlassen – должен оставить школу. Во всяком случае, тот факт, что доучиваться Дане пришлось в другой школе, несомненно связан с его вполне плачевными успехами[71].