Чернильная кровь - Корнелия Функе

— Лучше и теперь не вспоминай, — сказал Сажерук сам себе.

Деревья вокруг него становились тем временем все моложе, а кроны все реже. Десять лет — долгий срок, за это время можно многое утратить — и многих. Между деревьями все чаще мелькали хижины угольщиков, но Сажерук не показывался Черным Людям. За пределами Чащи о них отзывались с презрением, потому что угольщики селились дальше в лесу, чем решались заходить остальные. Ремесленники, крестьяне, торговцы и князья — все нуждались в угле, но неприветливо встречали в своих городах и селах тех, кто жег его для них. Сажеруку угольщики нравились, они знали о лесе почти столько же, сколько он сам, хотя каждый день сызнова ссорились с деревьями. Нередко он сиживал у их костров и слушал их истории, но сейчас, после стольких лет отсутствия, ему хотелось услышать другие рассказы: о том, что произошло за пределами леса. А для этого самым подходящим местом были придорожные трактиры.

Сажерук точно знал, какой из них ему нужен. Он стоял на северном краю леса, там, где среди деревьев начиналась дорога, уходившая, петляя, вверх, к холмам, мимо нескольких разбросанных крестьянских дворов, до самых ворот Омбры, городка, на крыши которого отбрасывал тень замок Жирного Герцога.

В трактирах у дорог всегда собирались комедианты. Здесь их нанимали купцы и богатые ремесленники для свадеб, похорон и домашних праздников по случаю благополучного возвращения из путешествия или рождения ребенка. За несколько монет фигляры обеспечивали музыку, грубые шутки и фокусы — отдых от невеселой повседневности. Если Сажерук хотел узнать обо всем, что случилось здесь за те годы, что его не было, лучше всего было поговорить с Пестрым Народом. Комедианты исполняли в этом мире роль газеты. Никто не знал обо всех его событиях больше, чем эти вечные скитальцы.

«Как знать? — думал Сажерук, выходя из лесу. — Если повезет, я могу даже встретить старых знакомых».

Дорога была скользкая и вся в лужах. Колеса повозок оставили на ней глубокие колеи, а в коровьих и конских следах собралась дождевая вода. В это время года дожди нередко шли целыми днями, как вчера, когда он рад был, что густые кроны Непроходимой Чащи сплетаются в лиственный полог и не дают промокнуть до костей. Ночь была холодная, платье на нем заволгло, хотя он спал у огня, и Сажерук радовался, что погода сейчас ясная — по небу над холмами плыло лишь несколько облачных клочьев.

К счастью, в карманах своей старой одежды он нашел несколько монет. Будем надеяться, что их хватит на тарелку-другую горячей похлебки. Из другого мира Сажерук не взял с собой ничего. Что бы он стал делать с разрисованными бумажками, которые считались там деньгами, здесь, где в уплату принимали только золото, серебро и звонкую медь, лучше всего с отчеканенным портретом какого-нибудь могущественного владыки? Когда монетки закончатся, ему придется поскорее идти выступать на рыночной площади — в Омбре или еще где-нибудь.

Трактир, куда он зашел, не сильно изменился за все эти годы, не стал ни лучше, ни хуже. У него был такой же обшарпанный вид, те же маленькие оконца, точнее, просто дыры в серых каменных стенах. В том мире, где он жил еще три дня назад, на такой грязный порог не ступил бы, наверное, ни один посетитель. Но здесь этот постоялый двор был последним пристанищем перед Чащей, последней возможностью получить горячий обед и сухое ложе, защищенное от росы и дождя… «А пару вшей и клопов на дорогу здесь дают бесплатно!» — думал Сажерук, открывая дверь.

В помещении было так темно, что его глаза должны были сперва привыкнуть к полумраку. Другой мир испортил их своим ярким светом и огнями, даже ночь превращавшими в день. Глаза привыкли к тому, что все ясно видно, что свет можно включать, выключать и распоряжаться им как хочешь. Но им придется снова освоиться с миром теней, полумрака и длинных, черных, как сажа, ночей и с домами, куда часто вовсе не впускали солнце, потому что от него слишком жарко.

Помещение освещали лишь скупые солнечные лучи, узкими полосами проникавшие сквозь маленькие окна. Пыль плясала в них, как рой крошечных фей. В камине пылал огонь под черным помятым котлом. Запах, поднимавшийся оттуда, не особенно манил даже сильно проголодавшегося Сажерука, но он ничего другого и не ждал. В этом трактире еще не бывало хозяина, умеющего стряпать. Человек тридцать посетителей сидели в полумраке на грубо сколоченных скамьях, куря, негромко беседуя, выпивая.

Сажерук присмотрел свободное местечко и сел. Он незаметно оглядел присутствующих — не мелькнет ли знакомое лицо и пестрый наряд, какой носят только актеры. У окна сидел лютнист, договариваясь о чем-то с человеком, одетым значительно лучше, — наверное, богатым купцом. Конечно, бедный крестьянин не мог нанять себе комедианта на праздник. Если он хотел, чтобы у него на свадьбе звучала музыка, приходилось ему самому браться за дешевую скрипку. Даже двух жалких лабухов, сидевших у окна, он не смог бы оплатить. За соседним столиком шумно ссорилась группа актеров — кажется, из-за лучшей роли в новой пьесе. Один из них так и не снял маску, в которой выступал на рыночной площади, и казался среди людей чужим, как кобольд. Впрочем, все они были чужими — певцы, танцоры, исполнители грубых фарсов на деревянных подмостках и огнеглотатели. То же относилось к их обычным спутникам — бродячим цирюльникам, костоправам, мастерам чудесных исцелений и извлечения камней глупости, — для которых комедианты собирали публику.

Юные и старые, счастливые и печальные лица — каких только не было в заполненном клубами дыма зале, но ни одно не показалось Сажеруку знакомым. Он тоже чувствовал на себе любопытные взгляды, но это было ему привычно. Шрамы на его лице всегда притягивали взоры, а наряд огнеглотателя, черный, как сажа, и красный, как огонь, покорный ему и пугающий других, тоже привлекал внимание. На секунду он почувствовал себя странно чужим в этой привычной толпе, как будто на нем явно проступали следы другого мира, следы долгих лет, прошедших с тех пор, как Волшебный Язык вытащил его из его истории и украл его жизнь, совсем не нарочно, — так порой случается, неосторожно ступив, раздавить на дороге улитковый домик.

— Гляди-ка!

На его плечо легла тяжелая рука, седовласый, круглолицый человек наклонился над ним и заглянул ему в лицо. Он так нетвердо держался на ногах, что Сажерук подумал сперва, что это пьяный.

— Ну уж это-то лицо я знаю, — не веря своим глазам, проговорил седовласый, сжимая плечо Сажерука так крепко, словно хотел убедиться, что перед ним действительно существо из плоти и крови. — Откуда ты взялся, Пожиратель Огня, уж не прямой ли дорогой из царства мертвых? Что случилось — не иначе феи снова пробудили тебя к жизни? Они ведь всегда тебя обожали, эти синие чертенята.

Несколько голов обернулись к ним, но кругом стоял такой шум, что мало кто заметил, что происходит.

— Небесный Плясун! — Сажерук поднялся и обнял товарища. — Как поживаешь?

— Я уж думал, ты меня позабыл. — Небесный Плясун широко ухмыльнулся, обнажая желтые зубы.

Нет, конечно, Сажерук не забыл его — хотя и пытался, как и всех остальных, по кому тосковал. Небесный Плясун — лучший канатоходец, когда-либо танцевавший между крыш. Сажерук сразу узнал его, несмотря на седые волосы и на то, как странно он приволакивал негнущуюся левую ногу.