Тайны Шлиссельбургской крепости - Николай Коняев

Это в пятом часу дня Густав фон Шлиппенбах велел ударить в барабаны, что означало сдачу крепости.

Нотебург был взят.

Шведский гарнизон вышел из крепости с четырьмя пушками и распущенными знаменами. Он состоял из 83 здоровых и 156 раненых — остальные пали во время осады и штурма. Солдаты шли с личным оружием, с пулями во рту в знак того, что они сохранили свою воинскую честь.

Русские потери составили 538 человек убитыми и 925 ранеными.

Павших во время штурма героев похоронили внутри крепости.

На стене церкви Иоанна Предтечи в 1902 году была установлена доска с их именами[15], но потом эту доску увезли в музей города.

Ну а герой штурма, Михаил Михайлович Голицын, конечно, и догадываться не мог тогда, что берет крепость, которая через несколько лет станет тюрьмой для его брата, князя Дмитрия Михайловича Голицына.

6

На радостях Петр I переименовал Нотебург в Шлиссельбург, в ключ-город.

Считается, что этим ключом открывался путь к Балтийскому морю, но, очевидно, что Петр вкладывал в это название и более широкий смысл — ключа к победе в войне.

Все первые дни после взятия Шлиссельбурга Петр I пребывал в упоении от свершившегося чуда.

«Объявляю вашей милости, — пишет он Федору Матвеевичу Апраксину, — что с помощью победыдавца Бога, крепость сия по жестоком и чрезвычайном, трудном и кровавом приступе (который начался в четыре часа пополуночи, а кончился по четырех часах пополудни), сдалась на аккорд, по котором комендант Шлиппенбах, со всем гарнизоном выпущен. Истинно вашей милости объявляю, что чрез всякое мнение человеческое сие учинено и только единому Богу в честь и чуду приписать».

Послание это, хотя и в дальнейшем Петр I не забывал разделять с Богом своих ратных побед, всё-таки выделяется повышенной и в общем-то несвойственной Петру религиозной экзальтацией.

Объясняется она тем, что Петр I ясно осознавал не только стратегическое значение одержанной победы, но и ее исторически-мистический смысл.

Дед его, царь Михаил Федорович, первый в династии Романовых, был коронован 90 лет назад, после изгнания поляков из Москвы. Петр I, его внук, освободил сейчас последний потерянный в годы смуты город-крепость.

Как тут не возрадоваться!

Неслучайно по указу Петра I в память взятия Орешка была выбита медаль с надписью: «Был у неприятеля 90 лет».

Слова Петра I о том, что «чрез всякое мнение человеческое сие (взятие Орешка. — Н.К.) учинено и только единому Богу в честь и чуду приписать», — слова русского царя.

Когда караульный солдат увидел замерцавший из-под кирпичной кладки свет Казанской иконы Божией Матери, он смотрел на этот дивный свет глазами русского солдата.

И явственно было явлено и царю, и солдату, как смыкаются эпохи…

В 1611 году, перед тем как пойти на штурм, молились ратники Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского перед Казанской иконой Божией Матери.

Задержавшись на девяносто лет, 1611 год пришел и в древнюю русскую крепость Орешек. И здесь, завершая освобождение Руси от иноплеменных захватчиков, явилась Казанским ликом своим Пречистая Богородица!

Мы уже говорили, что священник Ермолай, который был первым человеком, разглядевшим икону Казанской Божией Матери, превратился в святителя Гермогена.

Нам неведомо, кем стал солдат, первым увидевший Шлиссельбургский образ Казанской иконы Божией Матери.

Может, он погиб в бесконечных петровских войнах, а, может быть, закончил жизнь в крепостной неволе.

Другая эпоха, другое время пришло…

Как известно, скоро Петром I вообще будут запрещены чудеса на Русской земле.

Петр I — сохранились только глухие упоминания о его распоряжении поместить обретенную икону в крепостной часовне, — по сути, никак не отреагировал на находку, не захотел рассмотреть того великого значения, которое скрыто было в обретении Шлиссельбургской иконы Казанской Божией Матери.

Почему не захотел он увидеть этого чуда?

7

Соблазнительно объяснить совершившуюся в государе перемену шлиссельбургским трагикокомическим эпизодом, приведшим к разрыву Петра I с Анной Монс.

15 апреля 1703 года в Шлиссельбурге «зело несчастливый случай учинился; первый доктор Лейл, а потом Кенигсен… утонули внезапно».

Это прискорбное, но не слишком значимое событие тем не менее оставило след в истории, потому как в кармане саксонского посланника Кенигсена нашли любовное письмо Анны Монс.

Для Петра это открытие было весьма болезненным ударом.

Измены от Анны — напомним, что ради нее Петр I заставил постричься в монастырь свою жену царицу Евдокию! — Петр не ожидал, и так и не простил ее до конца жизни.

Сама Анна Монс, как известно, была посажена под арест, и только в 1706 году ей разрешили посещать лютеранскую церковь. Пострадала и Матрена Ивановна Балк, которая пособляла сестре в ее романе с Кенигсеном. За свои хлопоты Матрене Ивановне пришлось отсидеть в тюрьме три года…

Ну а два десятилетия спустя скатится с плахи и голова брата Анны — Вильяма Монса.

Поэт Андрей Вознесенский описал казнь Анны Монс, хотя казнена была не она, а ее брат, в «Лобной балладе»[16]:

Разумеется, соединить Анну и Вильяма Монса в единый объект любви и расправы Петра I автору стихов помогла его не отягощенность знанием исторических фактов, однако срабатывает тут и логика петровской мифологии. Любое злодеяние, которое совершал и которое не совершал Петр I, эта мифология заранее объясняла и оправдывала самой атмосферой «дней строительства и пожара» Петровской эпохи.