Любовь в сети и наяву - Светлана Лубенец

Дрожащими руками Нина отложила мобильник и вернулась к ноутбуку. Может быть, Тошка в сети?

На сайте «Все к нам!» Вишнякова тоже не оказалось, зато там находился Алексеев. Нина снова зашла к нему на страницу и увидела, что сообщения от Верховцевой и Дэзи он прочел. Посмотреть или не посмотреть, что он им ответил? Смотреть подло, подло, подло… Но она же уже все равно залезала в его почту… Где один раз, там уж и второй… А больше она никогда не станет этого делать. Ни за что! Только выяснит, что знает Дианка, и, может быть, поймет, кто такая Дэзи… И все… Больше ей ничего не надо.

Нина щелкнула мышкой по слову «Сообщения» и вошла в Митину почту. Для Дэзи у молодого человека нашлось только одно слово «Хорошо», а Диане Верховцевой он не ответил ничего. Почему-то это опять испугало Нину до неприятно-сосущего ощущения в желудке. Да что же это такое творится?! У всех какие-то отвратительные тайны!

До прихода мамы Нина на автопилоте формировала альбом с венецианскими масками, почти не вглядываясь в фотографии. Найдется им какое-нибудь применение или нет, она уже и не знала, но ей просто необходимо было чем-то себя занять.

Мама вернулась ни с чем. Никого из семьи Вишняковых не было дома. Дверь ей никто не открыл.

– Надо было сначала позвонить… – с самой мрачной интонацией заметил ей Иван Никитич.

– Не надо было… Надо было явиться неожиданно для всех… Но не получилось…

На следующий день Нина проснулась в самом дурном расположении духа. Открыв глаза, она как-то сразу вспомнила все, что случилось, и ей захотелось побежать в школу. Да, в ту самую, из которой она просила родителей перевести ее в другую. Что такое ее отношения с Алексеевым по сравнению с неприятностью отца и, возможно, бедой Антона?! Да нет у нее никаких отношений с Митей, а сам он абсолютно не виноват в том, что она, Нина, присосалась к нему, как пиявка! Ну пусть класс похохочет над ней во все тридцать два горла и успокоится. Найдутся поводы для смеха и обсуждений и покруче глупейших интриг какой-то там Кирьяновой.

Нина встала с постели и хотела уже надеть джинсы и джемпер, в которых чаще всего ходила в школу, но так отчаянно раскашлялась, что поход пришлось отложить. Нет, нельзя в таком состоянии никуда ходить. Кажется, даже небольшая температура есть. Явно на нервной почве. Ведь вчера ее целый день не было.

Нина взглянула на часы. Первый урок уже начался. Звонить Антону бессмысленно. Перед уроком они все первым делом отключают мобилы. Это сделалось такой же привычкой, как утренняя чистка зубов. Но что предпринять? Надо же что-то делать… Родители на работе, им сейчас не до случившегося… Пойти, что ли, зубы почистить, раз уж про них вспомнила?

Девочка как раз вышла из ванной, когда звонок входной двери выдал свою душераздирающую трель. Мама давно просила отца сменить звонок на более благозвучный, но у Ивана Никитича руки до этого дела так и не дошли. Нина хотела уйти в комнату, поскольку никого не ждала, а открывать дверь незнакомым людям опасно, но звонок опять резко взвизгнул. Нина сморщилась и припала к дверному глазку. А вдруг звонит почтальонша, которая последнее время приносит отцу на дом дорогой журнал «Нумизмат»?

Перед квартирой стоял парень, а вовсе не почтальонша. Нина поклялась бы чем угодно, что к ней в гости припожаловал сам Алексеев, но решила, что ей теперь в каждом молодом человеке будет мерещиться Митя. Скорее всего, оптика глазка несовершенна, а потому искажает лица…

Она не успела додумать свою мысль, когда тот, кто стоял за дверью напротив нее, снял с плеча сумку. Такая была только у Алексеева: щегольская, из тисненой кожи цвета мокрого асфальта. Из этой сумки молодой человек достал мобильник, нажал нужные кнопки, приложил к уху, и тут же из Нининой комнаты донесся звук ее телефона. Она дернулась, чтобы броситься в комнату, но потом просто распахнула дверь.

Алексеев так и держал у уха телефонную трубку, а потому несколько растерянно сказал:

– Здравствуй…

Нина смогла только кивнуть. Губы было не разлепить от страха. Почему она так испугалась, объяснить, пожалуй, не смогла бы.

– Зайти позволишь? – спросил Митя.

Говорить Нина по-прежнему не могла, а потому просто отошла от двери в глубь коридора, чтобы он мог перешагнуть через порог.

– Куда дальше? – опять вынужден был спросить Алексеев, поскольку Нина по-прежнему молчала и не двигалась с места.

Девочка сначала хотела по привычке провести его в свою комнату, но потом спохватилась, что там неубранная постель, а на прикроватной тумбочке в полном беспорядке стоят банки и склянки с лекарствами и мазями. Туда вести молодого человека ну никак нельзя. Тут же Нина с ужасом поняла, что одета в мятый синий халатик, из-под которого торчат штанины по-цыплячьему желтой пижамы, а челка убрана со лба и заколота детской заколкой с красной рыбкой так, что торчит на голове, будто луковый чуб Чиполлино. Она хотела было броситься переодеваться, а потом вдруг подумала: «А зачем?» Алексеев все равно уже видел и желтые штанины, и Чиполлиний чуб. Кроме того, ему наверняка совершенно все равно, как она выглядит, поскольку никаких чувств к ней он не испытывает. И Нина вдруг совершенно успокоилась, поправила рыбку надо лбом и пригласила наконец Митю на кухню.

– Извини, что не в комнату, – сказала она, когда они оба уселись за стол друг напротив друга. – Я только что проснулась, постель еще не убирала…

– Конечно, я понимаю… – отозвался Алексеев и затих. В кухне повисла напряженная тишина. Чтобы она так не давила на уши, Нина спросила:

– Чаю хочешь?

– Нет, – быстро и как-то резко ответил Митя. – Но ты можешь поесть… Раз только проснулась, наверно, еще не завтракала… Ты ешь… Я подожду…

– Ага… конечно… прямо тут перед тобой и стану себе бутики намазывать… Ты… ты лучше скажи, зачем пришел?

– Я-то? – глупо переспросил Алексеев, и Нина вдруг поняла, что он здорово волнуется. Его волнение тут же передалось девочке, и она, еле ворочая ставшим шершавым языком, взмолилась:

– Да говори ты быстрей, зачем пришел? Сил уже никаких нет…

Митя послушно кивнул и тоже как-то трудно проговорил:

– Я… собственно, пришел извиниться…

– За что? – осторожно спросила Нина.

– Ну… я выдал твою тайну… Понимаешь, не мог больше притворяться… Но я, если помнишь, говорил тебе, что никогда не играл на сцене, даже стишков не читал… наотрез отказывался… Не только в детском саду, но даже и в школе у доски стихи не читал, которые наизусть задавали… Меня в третьем классе отец однажды даже ремнем отлупил за три двойки подряд по чтению, а я просто никак не мог перед классом прочитать выученные дома стихи. Все думали, что я упрямлюсь или делаю кому-то назло… а я просто не мог… ну, не могу я перед публикой… понимаешь?!

– Понимаю, – бесцветно повторила за ним Нина, хотя ей очень хотелось закричать. Сидеть тут перед ним, таким красивым, аккуратным, в своих желтых пижамных штанах было все же очень стыдно. А еще стыдней было слушать его извинения. На что они ей?