Лукоморье - Константин Бояндин

Антон первым обернулся. Нет дверного проема, нет двери, за спиной подземный проход, а сами они стоят в круглом помещении… в общем, в том самом. Но при этом — густой, обволакивающий запах свежевырытой земли.

— Если честно, меня эта петля времени уже достала, — предупредила Евгения. Глаза ее горели недобрым. — Какие будут предложения? Пойдем снова удалим этот дуб, и потом все опять по кругу?

— Есть другие идеи?

— Есть. Бросить это все к черту. Набрать побольше воды и прорываться наружу. Найти цивилизацию, попросить помощи. Мы же знаем, где дорога.

— Ведра по два мы с Сергеем утащим, — подумал Антон вслух. — Если найдется столько ведер. Вы сможете по одному утащить? Нам ведь еще нормальной воды с собой нужно. Ну, живой. Иначе можем за периметр не пройти.

— Утащим. — Евгения переглянулась с Катериной, та кивнула. — За нас не беспокойся.

Когда они поднялись из подполья в кухню, там на полу стояло шесть ведер. Одно полное, с мертвой водой, остальные пустые.

— Мне кажется, что над нами смеются. — Сергей обвел взглядом остальных. — Ведь только что сказали, если будет столько ведер. Пожалуйста, ровно столько и выдали. Ну? Все еще хотим по этому плану действовать?

— Да. Если есть другие идеи прямо сейчас — говори.

Сергей почесал затылок, затем, вздохнув, развел руками.

— Тогда вперед. Мы уже знаем, как пересечь границу. Дойдем до шоссе, там разберемся. Все готовы?

Чудища — кем бы они ни были — безнадежно отстали, но люди и сами едва плелись. Сразу за невидимой границей, пересечь которую без живой воды не удавалось, началось царство вечной усталости, они прошли меньше сотни метров, а ноги уже бастовали, ныла спина, темнело в глазах и во рту пересохло. Пей не пей, толку почти не было, проходила пара минут, и жажда возвращалась.

— Вон за той горкой, — с трудом проговорил Антон, помогая Катерине подняться на ноги, она падала или садилась с размаху чаще остальных. — Там уже должна быть дорога. Шоссе. Еще немного.

Они взобрались на горку, рюкзаки уже давно были брошены, тащили только ведра уже в основном пустые да собственные бутылки, с обычной, родниковой водой. Взобрались, и пейзаж сместился, потек, они успели только заметить, как возник, собрался из пыли да грязи под ногами огород бабы Нюры, воздвигся из ниоткуда ее дом, незримая рука щедро разбросала по небу вату облаков. Сама баба Нюра стояла у дверей и что-то говорила им, она кричала, но слух не действовал. Только и заметили, как выхватила она ведро из рук Антона, и окатила всю честную компанию, с головы до пят.

— Я так долго не выдержу. — Евгения посмотрела в свою записную книжку. — Если это я писала, а почерк похож на мой, то мы здесь сидим уже девяносто шестой раз. Что происходит? Чего от нас хотят?

Раз за разом подземный круглый зал дополнялся мелкими, но интересными подробностями. На экранах вокруг возникали картины, причем не картины Земли, или космоса, они уже обсуждали мысль, что это внеземной космический корабль. Нет, там были странные, поразительные, но интересные виды и ролики, словно прокручивали снятую на любительскую дрожащую камеру и неумело смонтированную кинохронику.

Чего там только не было! Перед бабой Нюрой на крайнем слева от прохода экране показывались события Великой Отечественной войны. Партизаны — или неважно кто, главное, что — наши, вооруженные люди брали штурмом здание, и несколько минут спустя выводили поднявших руки людей в черных мундирах с нацисткой символикой. Сама баба Нюра, тогда еще русоволосая, невысокого роста девушка с автоматом в руках, бежала навстречу и обнимала одного из солдат — улыбающегося, рослого парня. Повторялось это вновь и вновь, без звука.

На других экранах тоже была хроника самых разных лет. Не все было понятно. Четверо бодрствующих бродили по этому молчаливому кинозалу, где каждый спящий зритель сидел перед повторяющимся фильмом, и пытались понять хоть что-нибудь. Чугунок, нервно вздрагивающий кончиком хвоста, посматривал по сторонам, но никуда не убегал.

Сидящие в креслах дышали, Евгения поднесла зеркальце к губам и носу каждого; стекло запотевало не сразу. Рискнула приложить пальцы, и почувствовала редкий, но устойчивый пульс, на ощупь тела были теплы живым человеческим теплом. И еще поражало, что не было никаких запахов. Кроме своих: запах собственной кожи, предметов, всего прочего ощущался сильно и пронзительно.

— Четыре места — это для нас. — Антон обошел, вместе с остальными, тихий круглый «кинозал». — Зачем? Что мы могли там увидеть? Почему возвращаемся?

— Может, мы делаем не то, что ожидается? — Катерина стискивала зубы, чтобы не испугаться. Никаких пояснений; если бы от них чего-то хотели, почему не сказать явно? Зачем вся эта пытка повторением событий вновь и вновь?

— И что ожидается? — Антон окинул все взглядом. — Как только мы выходим отсюда, из дома начинает переть всякая нечисть. У тебя вон записано, и эти деревянные люди, мать их, и зомби, и крабы какие-то, и всякая пакость. И каждый раз нас гонят к дубу, и есть только один способ все остановить.

— Почему один? — Евгения посмотрела ему в глаза. — Есть кое-что, что мы не пытались делать.

— Да все мы пытались, Женя. — Катерина схватила ее за рукав. — У тебя записано. У меня записано. И каждый раз объясняем этому Колосову, и каждый раз собираемся дома. Все пробовали. Не собираться. Удрать от Колосова. Наговорить ему всякого бреда. Все равно здесь оказываемся!

— Нет, есть еще кое-что. Идемте, на месте покажу. Берем с собой воду. И ту, и другую.

Когда они вылезли из подполья, у спуска в него стояло четыре ведра. Два с мертвой водой, и два — с живой.

13

Они бежали, уже все было отработано и привычно, за ними сейчас шли люди или зомби — существа, очень похожие на людей, только зеленоватого оттенка. Когда они раскрывали рты, чтобы издать устрашающее, отвратительное шипение и вой, кровь текла по их губам и капала, пятная обрывки одежды и землю под