Обратный счет - Марина Зосимкина

В списках пациенток Галины Шевчук имеется и Инесса Николаевна Киреева.

— И это точно родственница вашего мужа, а не ее полная тезка. Мы проверили рабочий компьютер покойной Шевчук, в базу вбиты и прочие анкетные данные, — подвел черту опер Кутузов.

— Ну и что? — спросила с вызовом Надежда, хотя примерно что-то такое она и ожидала услышать. — Она не имеет права посещать оздоровительные тренинги? Или вы имеете что-то на нее? Она тоже кого-то облила купоросом?

— Да нет, не облила. Впрочем, не знаю, может и обливала кого-то. Я же вам объяснил, что произошло убийство. Колотая рана в сердце была нанесена девушке, которая по документам… ну, это неважно. Короче, нам удалось выяснить кое-какие подробности данного преступления. Так вот, во-вторых, на месте убийства обнаружен рекламный буклет того самого «Центра».

— А во-первых? — спросила лейтенанта полиции Надежда, уже предчувствуя гадость.

— А во-первых, я же говорил, есть два свидетеля, которые видели убийцу. Правда издалека и в свете фонарей, но тем не менее оба с уверенностью показали, что это рослая пожилая женщина с черными, вероятно, окрашенными в черный цвет волосами.

— Таких по Москве тысячи, — уже не очень уверенно проговорила Надя.

— Точно, — легко согласился опер. — Осталось убедиться, что у вашей родственницы есть алиби, и я вас оставлю в покое. Поздно уже. Я вообще-то ненадолго планировал.

— А как я могу помочь с ее алиби? Мы редко встречаемся, и я совершенно ничего не знаю о ее жизни.

— Отнюдь, — оживился опер, — Подозреваемая Киреева.

Надежда вздрогнула.

— Подозреваемая гражданка Киреева уверяет, что вчера вечером приезжала к вам и гостила довольно долго. Вы это можете подтвердить, гражданка Киреева?

Надежда несколько запуталась в «гражданках Киреевых», и механически кивнула, соглашаясь.

— И во сколько это было, можете уточнить? — продолжал работать опер.

— Конечно. В половине восьмого она была уже здесь. Это могут подтвердить соседи через стенку. У Инессы Николаевны голос очень. пронзительный. Кстати, мы по телефону с ней еще разговаривали до того, как ей приехать. Это алиби?

— Не совсем, — задумчиво проговорил лейтенант.

— Почему? На какое, собственно, время ей алиби нужно?

— Убийство девушки произошло около семи часов вечера. Чисто гипотетически ваша родственница могла зарезать потерпевшую и потом приехать к вам пить чай.

— Глупости. Мы же с ней по телефону в это время говорили. Я в семь вечера как раз от мужа пришла, он у меня сейчас в больнице.

— А звонила она вам откуда?

— Из дома, конечно. А какое это имеет значение?

Опер завис, соображая.

— Иными словами, за тридцать минут ей удалось добраться к вам с улицы Плещеева? Она же на Плещеева живет, так?

Надя молчала. Помедлив ответила:

— Возможно, я ошиблась со временем. Возможно, я пришла домой раньше. Вчера был такой суматошный день…

— Так это же легко проверить! — с деланным добродушием воскликнул лейтенант. — Ваш мобильничек можно?

— А она мне, кажется, на домашний звонила. — замялась Надежда. — И сунула я куда-то мобильник.

— Гражданка Киреева, — сдвинул брови лейтенант, — сумочку свою проверьте. Или это мне проделать?

Надежда со вздохом приподнялась со стула и отправилась в прихожую. Опер потащился за ней. Вот зараза.

— Ну вот, — произнес он удовлетворенно, понажимав на кнопочки ее «Нокии», — вот он этот звоночек, видите? В девятнадцать ноль семь она вам позвонила. Алиби, значит, отсутствует.

Лейтенант остался доволен разговором.

И вот Надежда — нет. Сидит теперь в супружеской спальне и не может собрать мысли в кучку.

Вляпалась, выходит, Инка, доигралась. «Зато теперь она будет молодеть, — со злой иронией подумала Надежда, — неуклонно и с положительной динамикой. Получается, что не вляпалась она вовсе, а добилась своего».

Приоткрыл дверь спальни и просунул голову Андрей.

— Приветик, ма. А кто это к нам приходил? А есть чего пожевать?

— Котлетки будешь? Иди, мой руки.

— Зачем это? — привычно дурачился Андрюха.

Надя устало улыбнулась. Вспомнила его маленького. Крошечного, только из роддома. Орущего и беспомощного. И себя, беспомощную и чуть не плачущую. Она ничего не умела с этими младенцами. И мамы не было рядом. И никого. Усталость и недосып тогда были не самым страшным ужасом. Настоящим ужасом был беспомощный и орущий Андрейка. Как пеленать, как купать, как все остальное? И когда? И как все успеть?

На второй день этого кошмара в квартиру без звонка ввалилась Инесса. Сразу же отобрала телефонную трубку, в которую пустоголовые подружки грузили ее вопросами о том, много ли у нее появилось растяжек на пузе и попе и когда она теперь сможет выбраться в парикмахерскую. Потом велела дать грудь сыну, пожрать самой, быстро сцедиться, лечь поспать хотя бы на час.

Разбудила, накормила, велела дать сыну грудь. И так три дня. Всего-навсего три дня. Одновременно изводя упреками, что взяла эти дни за свой счет. Зудела, что могла бы провести их получше. Но — стирала и гладила пеленки, ругалась по телефону с Кириллом, добиваясь, чтобы тот пришел с работы вовремя и по дороге купил молока и картошки, сама ходила за молоком и картошкой, а потом учила Надю постригать младенцу ногти и чистить от козявок нос.

Если бы не те три волонтерских дня, что было бы с Надей? Не погибла бы, конечно. Но все же, что с ней тогда было бы? Потом она узнала случайно, что бездетная Инесса всю премудрость общения с новорожденными выудила из книг, а что-то и от теток из техбюро, с которыми вместе работала, а что-то от соседок по дому, в котором жила. Зачем ей это было нужно? Может, надеялась, что самой когда-то пригодится? А вот Надя не обеспокоилась ни прочитать, ни разузнать, хотя времени для этого у нее было аж восемь месяцев с хвостиком.

Потом Инка у них почти не появлялась. Изредка брала племянника к себе на передержку, при этом отнюдь не демонстрируя восторгов, а напротив, демонстрируя сарказм и иронию. Но, как догадалась Надя, это была маскировка и самозащита. Чтобы, увидев ее умильную рожу, не сказали в спину с насмешливой жалостью: «Ну а как иначе? Своих-то нет».

В отношениях между Надеждой и Инессой ничего не поменялось. Инесса все так же недолюбливала невестку, а та старалась пореже к ней ездить в гости и пореже приглашать к себе в дом. Если только Кирилл не настаивал слишком серьезно.

Тот Инкин странный поступок со временем выцвел и почти стерся из памяти, утонув в крапивных зарослях взаимных обид и склок. И Наде уже не хотелось выспрашивать Инку, зачем и почему та решила прийти тогда к ней на помощь. Да было ли это? Не помню.