Гость внутри - Алексей Гравицкий

– Ну, например, тот, кто заставляет попробовать первый раз, – пожал плечами Леша.

– А кто тебя заставляет пробовать первый раз? – удивился Вова. – Я не заставляю, я предлагаю. Не хочешь – как хочешь, нам больше достанется.

– Если ты из-за бабок, то не бери в голову, – расщедрился Гарик. – Я угощаю.

Беляев заколебался. Соблазн попробовать возникал не единожды, но мешал заложенный чуть не с детства патологический страх. «А вдруг подсяду и не слезу? А с другой стороны, вон они: Гарик, Вова, этот сопляк Капрон. С ними ж ничего плохого не происходит. Никто не умер, никто не сидит. Живут как жили, и ничего. Правда, покуривают время от времени, ну, так они и водку пьют время от времени. Никто ж не спился. Просто во всем нужно знать меру», – подумал Беляев и принял бутыль.

Дым был горьким и чуточку отдавал паленой пластмассой, вероятно, от бутылки.

– Ну как? – поинтересовался Капрон.

Леша прислушался к ощущениям, затянулся еще раз, снова прислушался.

– Никак, – честно ответил он, протягивая кальян Капрону.

– Ничего, – подбодрил тот, присасываясь к отверстию в баллоне. – Ща торкнет. Первый раз никогда не бывает сразу.

– Точно, – подтвердил Вова с видом знатока. – Это ж не водка. Вообще прислушиваться к себе не надо. Ждать чего-то. Не надо. Придет само. План, он добрый, плавный.

Пивная бутылка еще раз прошла по кругу, затем еще раз. Долго ожидавший чего-то необычного Беляев вдруг понял, что его на самом деле торкнуло. Описать свое состояние он, пожалуй, не взялся бы. Все стало восприниматься как-то иначе, но кайф был совсем не алкогольный. Казалось, что окружающая действительность неожиданно повернулась к Алексею своей ласковой стороной.

– Лелик, ты как? – вторгся в сознание голос Гарика.

– Нормально, – кивнул Беляев. – На самом деле пойду я потихоньку. А то мне еще до дому, до хаты пилить и пилить, а спать на улице неохота.

– Так оставайся, – предложил Вова.

– Не-е, я предпочитаю дома спать, – упрямо протянул Алексей. – Спасибо этому дому, пойду к другому.

Беляев поднялся, все вокруг поплыло куда-то, закачалось, заплескалось мягкими ласковыми волнами. Алексей неторопливо побрел к выходу. У двери повернулся:

– Радушный хозяин, дверь открой, а то в твоих замках сам черт ногу сломит.

– Стой, – напомнил Гарик. – А бабки?

– Ах да. – Беляев сморщился. – Бабки. Бабки-бабки… Гони бабки и открывай ворота.

Гарик суетливо выволок деньги, впихнул Алексею прямо в руки:

– Ты дойдешь?

– А чё мне сделается? – пожал плечами Беляев.

– Ну, смотри.

Когда Гарик закрыл дверь и вернулся за стол, Капрон храпел, уткнувшись рожей в стол. Вова медленно втягивал в себя остатки дурмана, что дымился в пивной бутылке.

– А ведь он, кажется, действительно первый раз попробовал, – задумчиво произнес Гарик.

– Кто? – не понял Вова.

– Леха этот.

– Приятель витасовский? Да бог с ним. Ты мне лучше скажи, где ты этих козлов подцепил? – Вова кивнул в сторону Капрона и Манавара.

– Да так, – задумчиво пробормотал Гарик себе под нос. – Прибились на днях, на горке. Так… Давай-ка лучше водочки. И пельмень свежий запусти варить, а то этот замерз уже.

Алексей Беляев. 24 года. Воспоминания

Клуб назывался как-то похабно, чуть ли не «Голубая устрица». И хоть название на самом деле звучало несколько иначе, собирались там именно те самые пресловутые голубки. Витас, когда первый раз отправлял его туда, так и пошутил:

– Бляев, ты там хоть раз был?

– Нет, а что там?

– Увидишь, тебе понравится, – хохотнул Ялове-гин и с пафосом провозгласил: – Летела стая голубей, один другого голубей.

– Чего? – не понял Алексей.

– Гомики там собираются. Как один хмырь написал у нас в лифте, пидарасы.

– Не пидарасы, а пидоразы, – поправил Леша. – А в общем, один хрен. Я когда служил, у нас один такой тоже попался. Написал на заборе про прапора: «Наш Виталик, – вы с ним тезки были, так вот: – Наш Виталик пидарас и еще раз пидарас».

– О том, как его поймали и отметелили, я слушать не хочу, – скривился Витас.

– А его и не метелили. Кто-то стуканул, его поймали и… Прапор у нас с понятием был, не такой дуб, про которых анекдоты травят. Он его за стол посадил, дал тетрадку на сорок восемь листов и велел писать «Наш Виталик педераст и еще раз педераст», и так от первого до последнего листа. Пока тот всю тетрадь не исписал, ни жрать, ни спать ему не давал. А когда этот хмырь закончил, у него уже желания писать на заборе не было. Кроме того, на всю жизнь запомнил, как это словарное слово пишется.

– Садисты, блин, – усмехнулся Виталик. – А еще спрашивают, почему военных не любят. Да вот поэтому и не любят. Короче, кончай базар и давай дуй в клубец. Клубиться будешь.

– С тобой поклубишься, – огрызнулся Беляев. – Добро бы в нормальный бар, ресторан или клуб послал да денег дал. А то к гомикам.

– Тебе, собственно, все эти голуби и не нужны, – одернул Витас. – Найдешь там Сашу. Скажешь, от Витаса. Ну, дальше ты знаешь. По обстоятельствам.

– Саш много.

– Саша там один, не боись, не перепутаешь.

Саша действительно оказался один или одна… В любом случае спутать это существо с кем-то еще было весьма сложно, и знали его здесь все. Саша сидело напротив и представляло собой весьма оригинальное зрелище. Эдакая помесь мужика, корчащего из себя девку, с девкой, корчащей из себя мужика. Определить пол Саши Беляев так и не смог, имя тоже ни о чем не говорило. На вопрос в лоб Саша рассмеялась и выдал:

– Какая разница? Бог творил по образу и подобию своему и сварганил гермафродита. Это потом разделил на мужчину и женщину.

– Врешь! – возмутился Алексей.

– «…и сотворил Бог человека по образу своему, сотворил его самцом и самкой по образу Божьему», – закатив глаза, процитировал Саша, потом хитро сощурился. – Стих 27, глава первая книги Бытие, дословный перевод, который очень любят предавать искажениям из-за его двусмысленности. А вопрос о создании бабы поднимается только в конце второй главы.

– Будем считать, что убедил… убедила… приду домой, посмотрю в Библии. Так все же к вопросу о поле.

– Мне присуще богоподобие, – рассмеялось Саша. – Зови как хочешь.

– Тогда буду, как Витас, подходить к вопросу по-мужски.

– По-мужски – это как? – начала жеманничать Саша. – За шиворот и в кусты?

– Давай определимся сразу, – резко начал Беляев, которому этот разговор не нравился и не вызывал ничего, кроме неуютного раздражения.