Интервью - Ева Гелевера

Знаешь, как часто, вращаясь среди людей достатка ниже среднего, я слышала слова: «Так исторически сложилось», «Придут другие – тоже начнут воровать». Или вот, моё любимое: «Зато нет войны». Так говорят те, кто не готов разбираться и лезть с вопросами к серьёзным дядям в пиджаках.

– А ты готова?

– Да, представляешь, я сама от себя в шоке. Сейчас я делаю такое, о чём раньше не могла даже подумать.

– Например?

– Публично высказываю своё мнение, вступаюсь за тех, кто стал невинной жертвой судебной мясорубки. Разве этого мало?

– Нет, я считаю, достаточно. Как думаешь, почему люди боятся прихода новой власти?

– Пропаганда. Нам записали этот страх на подкорке: «Помните, как было раньше? Вы что, хотите так же?!» Многие даже не понимают, откуда берутся эти мысли, но неосознанная убеждённость – вещь въедливая и страшная. Да я и сама так размышляла, когда на первом месте были вопросы выживания.

Понятно, почему бедняки не протестуют. Какое им дело до таких метафизических явлений, как права женщин или допуск кандидатов, – о чём это вообще? – когда надо раздобыть денег на гречку с сосисками. Или фанфурик боярышника. Кому что. На протесты выходят в основном представители среднего класса и выше. Те, у кого в голове звучит фраза «я хочу, чтобы мои дети жили в справедливом обществе», а не «я хочу, чтобы мои дети были сыты и не замёрзли».

– Есть ещё одна классная фраза, которую часто повторяют с экранов: «Но при нём же стало лучше!»

Ева подхватила:

– Хочется рассмеяться в ответ: «По сравнению с чем?» Если сравнивать с беспределом девяностых, возможно. Или с пустыми прилавками восьмидесятых. Но люди должны понимать, что сравнивать надо не с тем, что было, а с тем, что могло бы быть. Кстати, помнишь начало двухтысячных? Как блистательно Путин начинал свой путь?

Боря утвердительно качнул головой.

– Я была девчонкой, когда случился дефолт, в квартирах отключали свет, а очереди в сберкассу выстраивались на несколько километров. А потом белобрысый старик, разговаривающий на непонятном ребёнку диалекте, сказал: «Я устал – я ухожу». Вдруг появился рыцарь, окружённый ореолом света, полная противоположность старому обрюзгшему первому лицу государства. И люди поверили в светлое будущее. Это был чудесный момент в истории страны. Ни у кого не возникало сомнений, напротив какой фамилии ставить галочку в бюллетене.

– Раз уж речь пошла о голосовании: до две тысячи двадцать четвёртого осталось три года. Как думаешь, мы увидим Владимира Владимировича в списке кандидатов?

– Ты бы ещё спросил, кто может стать его преемником? – рассмеялась Ева. – Он годами создавал вокруг себя ауру непредсказуемости. Мне кажется, из пятидесяти возможных вариантов, которые мы можем предположить, он выберет семьдесят второй. Вот скажи, до выступления Терешковой мог кто-то представить вероятность обнуления сроков в поправках?

– Может, кто-то и мог.

– Я думаю, не произойдёт ни одного прогнозируемого сценария. Случится что-то совсем иное.

– Ты рассматриваешь вариант насильственной смены власти?

– Революция?

– Да, или «дворцовый переворот».

– Слушай, я, конечно, тот ещё «диванный политик», но такие предположения строить не стану. Единственная очевидная для меня вещь, что когда-нибудь эпохе правления Путина наступит конец. Это неизбежно, как ноябрьский снег, которого коммунальные службы каждый раз не ждут.

Дело в том, что ни один человек, ни при каких внешних условиях не должен находиться у власти так долго. Люди портятся, как переспелые помидоры, на раз-два. Да, в начале правления он был чудо расчудесное, и это прекрасно. Но то – было. А сейчас – это сейчас. Сам видишь.

Появятся новые такие же красавчики, а может, лучше. Или нет. Это не страшно, ведь за ними придут новые. Главное, понимать, что держаться за кресло не надо. Президентский срок – это не миссия и не призвание, а работа, которую нужно постараться сделать хорошо, а потом уйти под рокот благодарных аплодисментов, чтобы заниматься не менее важными вещами.

Гарантия сменяемости власти позволяет государству копить опыт и, следовательно, развиваться. Это как история с бабушкой, которая пугает внука плохой погодой и не выпускает гулять, ни зимой, ни летом. Мальчик начинает верить, что снаружи действительно плохо, но плохо всегда внутри.

– Мне кажется, ты немного идеализируешь всю эту историю. Очевидно, что многие процессы не зависят от властных структур и даже президента. Есть более могущественные силы, которые прилипли к бюджетной «кормушке». Даже если к власти придут другие люди, элита постарается сохранить всё как есть.

– Я думала об этом. И знаешь, что я тебе скажу? А прикинь – нет. Прикинь, всё это не так, нет никакой организованной элитарной власти. Вдруг это часть пропаганды?

– И коррупции нет, и нет досье на каждого единоросса, с помощью которого его контролируют?

– Это просто размышления, может, я ошибаюсь. Вот тебе простая аналогия: когда нужно сделать что-то неприятное, что ты не до конца понимаешь, или то, что пугает тебя, ты сам придумываешь преграды. Возможно, здесь так же. Мы боимся и оттого придумываем врагов, которых не существует.

Интервьюер задумчиво потирал губы указательным и средним пальцем.

– Навального рассматриваешь в качестве нового президента?

– Знаю, что многие на него уже не ставят, но могу сказать, что после возвращения с того света его путь стал менее очевиден. Если честно, я никогда ему не симпатизировала, но он крутой персонаж. Не знаю, смог бы он стать президентом, но символом честности и открытости – сто процентов.

– У меня есть ощущение, что для нового поколения путинский режим – что-то вроде мема, не подвержено тем убеждениям, о которых мы говорили чуть ранее. Они никогда не жили при другой власти и не видели, что может быть хуже того, что происходит сейчас. Есть ли у тебя оптимистичные мысли по поводу роли молодых ребят в грядущих переменах?

– Я отвечу тебе историей из личного опыта. У меня с сыном однажды произошёл такой разговор.

«Почему нужно бороться за то, что называется «правом»?» – спросил меня одиннадцатилетний мальчик.

Сначала я даже не поняла, о чём речь. Но Мир терпеливо объяснил, что в «Википедии» написано: «Права образуют основу статуса личности».

«Я имею статус личности?» – спросил он. «Конечно, как и другие люди», – ответила я. «Тогда почему так много шума вокруг этой борьбы за права? Мы же не можем учиться или работать, не имея прав?»

Они совершенно особенные. Именно поэтому, глядя на современных детей, у меня не возникает вопроса «Будет ли лучше?», для меня это вопрос «Когда?».

Боря довольно кивнул.

– О чём ты мечтаешь?

Ева задумалась.

– Наверное, вернуться в родной