Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Юный Потиций весьма гордился принадлежностью к жреческому роду и правом участвовать в традиционных ритуалах, но теперь, исполнив свои обязанности, спешил к жившим на Палатине друзьям. Поспешно вернувшись к семейному жилищу – кучке пристроенных одна к другой хижин, – юноша скинул парадное одеяние из тонкой шерсти и надел более подходящую для мальчишеских забав старую тунику. Но вот амулет Фасцина он оставил на шее – уж больно ему хотелось похвалиться этой вещицей перед приятелями.

Размашистым шагом юноша пересек оживленное торжище, перешел по деревянному пешеходному мостику мутный Спинон, прошел мимо Ара Максима, близ которого до сих пор отирались некоторые из его перебравших вина родичей, добрался до подножия Палатина и стал подниматься по высеченным в каменистом склоне крутым ступеням. Эту лестницу вырубили очень давно, стразу после гибели Какуса, чтобы уже никто не смог превратить пещеру на склоне в неприступное убежище. В результате подъем по склону стал не таким уж трудным делом, а вот само логово чудовища завалили камнями и землей. Со временем вокруг разрослись кусты ежевики и плющ, так что обнаружить бывший зев каверны смог бы только человек сведущий, специально искавший это место. Потиций знал историю Какусовых ступеней – так прозвали люди эту крутую лестницу. Отец показывал ему, где находилось прибежище людоеда, и юноша, минуя это место, всякий раз произносил благодарственную молитву Геркулесу. Однако теперь лестница выполняла чисто практическую функцию, являясь кратчайшим и легчайшим путем к макушке Палатина.

На вершине Какусовых ступеней росла старая, старше Потиция, и очень большая смоковница, крона которой образовывала раскидистый навес. Запарившийся при подъеме по лестнице, Потиций с радостью нырнул в прохладную тень густой листвы, но, едва собравшись отдышаться, вскрикнул. Что-то не сильно, но чувствительно стукнуло его по голове. Прежде чем юноша успел сообразить, что это было, он получил еще пару таких же ударов.

Сверху послышался смех. Потиций задрал голову и увидел обоих своих приятелей, ухмылявшихся, сидя на толстой ветке. Рем расхохотался с такой силой, что чуть было не свалился со своего насеста. Ромул целился в Потиция еще одной недозрелой смоквой.

– Кончайте кидаться! – крикнул Потиций, увидев, что Ромул занес руку.

Не очень-то полагаясь на действенность своих слов, он попытался уклониться. Куда там – Ромул всегда славился сильными и меткими бросками. Зеленый плод угодил юноше прямо в лоб.

– А ну, прекратите, я сказал!

Потиций подпрыгнул и, ухватившись за кончик ветки, на которой сидели близнецы, принялся раскачивать ее, используя вес своего тела. Упругое дерево не ломалось, а пружинило, раскачиваясь так сильно, что близнецы в конце концов свалились со своего насеста. Они тут же набросились на Потиция и прижали его к земле.

Вся троица задыхалась от смеха.

– О, а это еще что? – спросил Ромул, схватившись за амулет и потянув его на себя так, что кожаный шнурок туго натянулся.

Солнечный луч, пробившись сквозь крону смоковницы, упал на подвес, золото ярко блеснуло, и Рем тоже заинтересовался диковиной. Потиций улыбнулся.

– Это изображение бога, которого мы называем Фасцином. Мой отец подарил его мне после праздника. Он говорит, что…

– А отец-то твой где раздобыл эту вещицу? – спросил Рем. – Небось стянул у какого-нибудь финикийского торговца.

– Хватит чушь пороть! Фасцин, чтоб ты знал, – наш фамильный бог. Мой отец получил этот амулет от своего отца, который получил его от своего отца, и так далее, вплоть до начала времен. Отец говорит…

– Занятная вещица! – отрывисто бросил Ромул, уже не смеясь и не отрывая взгляда от амулета.

Потиций вдруг почувствовал неловкость, как порой случалось с ним в компании близнецов. Вот и сейчас… Заладил: отец, отец отца, фамильный бог… А ведь в то время как Потиций происходил из одной из старейших, самых уважаемых семей Рима, Ромул и Рем были найденышами, настоящих своих родителей не знали, да и приемными похвастаться не могли. Человек, усыновивший их, был свинопасом, а приемная мать считалась распутной женщиной. Отец Потиция, понятное дело, не одобрял такой дружбы, и парнишка встречался с приятелями тайком. Он любил их обоих и, общаясь с ними, совсем забывал о неравенстве их положения, но порой оно о себе напоминало.

– И что же этот бог Фасцин делает? – спросил Ромул.

Рем рассмеялся:

– Уж поверь, заведись у моего мужского достоинства крылья, оно бы нашло что делать.

Он похлопал руками и сделал непристойный жест.

Потиций уже успел пожалеть о том, что не оставил амулет дома: полагать, будто близнецы могут понять, что такое семейная святыня, было ошибкой.

– Фасцин защищает нас, – сказал он.

– Но не от летящих смокв! – заметил Рем.

– И не от мальчишек, которые сильнее тебя, – добавил Ромул, к которому вернулось хорошее настроение.

Выпустив амулет, он схватил Потиция за руку и заломил ее ему за спину.

– Ты не сильнее меня! – возразил Потиций. – Вы только двое против одного и можете: поодиночке я с любым из вас справлюсь.

– А зачем нам нападать поодиночке, если нас двое? – воинственно воскликнул Рем, заламывая Потицию другую руку, да так, что тот ойкнул.

Близнецы всегда держались вместе, всегда действовали заодно, словно имели один ум на двоих, и царившее между ними полное согласие восхищало не имевшего братьев Потиция. А до отсутствия у них родословной ему не было дела.

Близнецов, тогда еще младенцев, нашел после сильного наводнения свинопас Фаустул. Тибр вообще частенько выходил из берегов, но тот разлив был самым мощным на памяти старожилов. Река поднялась так высоко, что затопила даже рыночную площадь. Болотистое озерцо, которое питало Спинон, превратилось в маленькое море, а Семь холмов стали семью островами. Когда вода отступила, Фаустул обнаружил среди всяческих обломков, прибитых водой к склону Палатина, деревянную колыбельку с двумя младенцами. Время шло, близнецов никто не искал, и все решили, что их родители погибли. Фаустул, живший в одном броске камня от смоковницы, в убогой маленькой хибаре, окруженной свинарниками, вырастил их как своих сыновей.

Жену Фаустула звали Акка Ларенция. Недоброжелатели за глаза называли близнецов выкормышами волчицы, и когда Потиций, еще маленьким мальчиком, впервые услышал, как об этом, подмигивая, говорил Пинарий, он, по малолетству, принял слова родича за чистую монету. Лишь со временем он узнал, что «волчицей» принято называть шлюху, а значит, такое высказывание в отношении близнецов представляет собой оскорбление в адрес их приемной матери. А еще Пинарий рассказал ему, что имена братьев – Ромул и Рем – представляли собой грубую игру слов, основанную на первоначальном значении слова «рума»: свинопас Фаустул назвал их так, потому что ему нравилось смотреть, как они одновременно сосут груди Акки Ларенции. А поскольку для кормления «волчица» облюбовала место под кроной смоковницы, свинопас и дереву этому дал особое имя – «руминалий», то есть «древо сосцов».