Джеймс Миранда Барри - Патрисия Данкер

– Он учит судомоек читать.

Все рассмеялись. Мое лицо залил предательский румянец.

– Разве не так, молодой человек? – весело спросил Дэвид Эрскин.

– Да, сэр. – Я беззвучно сглатываю. Меня поймали с поличным.

– Что ты с ними читаешь, моя радость? – спросила Любимая, чуть сердито, словно защищаясь.

– «Путешествие пилигрима».

Все снова рассмеялись.

– «Путешествие пилигрима» не научит революции, Дэвид, – заметил Франциско. – А жаль.

– Увидишь, в следующий раз это будут «Права человека»[9], и не говори мне, что он еще не знает их наизусть.

Теперь все они смеялись над Франциско. Меня отпустили с крючка. Только Луиза все еще смотрела на меня. Она слегка улыбалась. Но ничего не говорила. Дамы поднялись и направились в гостиную пить кофе. Но мне не удалось ускользнуть с ними, укрывшись за шалью матери. Когда мы проходили мимо Дэвида Эрскина, он потянулся и поймал меня за руку. Вблизи его лицо казалось очень красным, из него торчали белые волоски, повсюду пестрели черные точки и дырочки.

– Не волнуйся, дорогой. Учи девчонок читать. Я не возражаю.

Его дыхание отдавало гнилыми зубами и застарелой пищей. Мне удалось вырваться и удрать на лестницу, в смятении и ярости.

* * *

Август простирался перед нами – вереница сияющих дней с поздними вечерними грозами. Дэвид Эрскин, в убедительно испачканной рубахе и крестьянских штанах, удалился в поля, чтобы лично руководить жатвой. От арендаторов его отличал лишь свалявшийся парик. Взрослые иногда ходили посмотреть, но их хватало ненадолго, и они тащились домой, жалуясь на изнеможение, солнечный удар, крапивницу, шмелей и боли в животе. Мы с Алисой бок о бок работали в огороде. Кормили кроликов, уток и цыплят. Другие дети, кто старше, кто младше Алисы, никогда не оспаривали ее исключительного права на мое внимание. Однажды вечером из деревни пришла пешком ее мать, чтобы посмотреть на меня. Она кормила очередного вопящего младенца. Мне удалось увернуться от свертка, который она протянула мне со словами: «Алиса третья из девяти, пятеро живы, слава Создателю!»

Она была, должно быть, на несколько лет младше моей матери, но выглядела старше, толще и гораздо здоровее. Она ходила в часовню, а не в церковь, но настаивала, чтобы викарий крестил всех ее детей – ради них она и посещала все главные церковные праздники, вопреки советам своего священника. На церковные службы иногда приходили и паписты, которых Дэвид Эрскин легкомысленно принимал у себя под крышей. А ведь такое тесное общение могло запятнать его на всю жизнь. У матери Алисы были твердые взгляды на права женщин. Она считала, что женщинам должно быть позволено проповедовать в церкви. По этим вопросам она часто расходилась со старейшинами своей общины, но они не оставляли свою дорогую заблудшую сестру. Гораздо труднее было понять, почему она не оставляет их.

Во время церемонии знакомства мы с Алисой стояли плечом к плечу у конюшен. Кухарка вышла посмотреть.

– Значит, это и есть знаменитая девочка-мальчик миссис Балкли, о которой мы столько слышали, – сказала миссис Джонс, окинув меня долгим взглядом. Младенец принялся жалобно хныкать. Она передала его кухарке.

– С такой кожей нужно носить шляпу. Ты только посмотри, – обратилась она к кухарке, – одна сплошная веснушка. Алиса, принеси шляпу из маслобойни.

Алиса всегда слушалась мать. Она кинулась выполнять распоряжение. Миссис Джонс ущипнула меня за щеку. Мне это не понравилось, но мне понравилась сама миссис Джонс.

– Я слыхала, ты учишь читать мою старшую, – заявила она наконец.

– Да, мэм.

– Что ж, я тебе за это благодарна. Сама я грамоте не знаю, а муж может читать. Но девочек надо выучить как следует. Когда она научится, продолжай помогать ей. Ты ведь можешь давать ей книги?

– Да, мэм. – Книги были очень дороги. Франциско никогда не разрешал выносить ни одну из своих книг за пределы библиотеки. У матери была собственная небольшая библиотечка в книжном шкафу в будуаре. Книги не позволялось переносить из одного собрания в другое. Было не вполне ясно, каким образом я стану воровать книги для Алисы, но, несомненно, я что-нибудь придумаю.

– Спасибо тебе, детка. Надеюсь, твой отчим планирует продолжить твое собственное образование.

– Надеюсь. Он ничего об этом не говорил.

Она вдруг вспыхнула и заговорила с большой решимостью:

– Твоя мать должна настоять на этом. Ты одета как мальчик, как сын, а не как дочь. Ты можешь требовать мужских привилегий.

Миссис Джонс произнесла это с тем жаром и с той жестикуляцией, с которыми говорила Алиса, когда просила меня научить ее читать. Алиса вернулась с большой соломенной шляпой и нахлобучила ее мне на голову. Младенец снова начал хныкать. Миссис Джонс вздохнула и взяла его у кухарки.

– Идите, дети. – Нас отпустили. Она поцеловала нас обеих на прощание, и мы побежали восвояси. От нее пахло свежей травой и теплым сеном – гораздо лучше, чем от большинства взрослых в доме.

– Вот. Моя мама, – гордо сказала Алиса.

* * *

Каждый год в доме устраивался летний бал, в первую субботу августа – в честь дня рождения леди Элизабет. Это был веселый, необязывающий праздник, на который созывали всех соседей. Эрскины не были снобами и приглашали всех подряд, так что смесь сословий иным казалась довольно шокирующей. Алиса со вкусом описывала последний летний бал. Она помнила все – кто напился и кого стошнило, у кого спустился чулок, кому пришлось ослабить корсет, кто танцевал всю ночь и с кем, кто уснул прямо в библиотеке, уронив голову на блюдо для фруктов, какие стаканы разбили и что подавали к столу на кухне. Детям позволяли не только наблюдать за праздником, но даже танцевать. На мою просьбу оставить за мной первый танец Алиса ответила, что должна заглянуть в свою бальную книжечку. Остаток вечера мы провели, сшивая книжечку, чтобы она могла в нее заглянуть.

Любимая получила из Лондона каталог экзотических растений и теперь выбирала экземпляры для своей теплицы. Мне не терпелось похвастать, что Алиса согласилась танцевать со мной, и я буду ее главным партнером на балу. Мать посмотрела на меня в задумчивости:

– Но тебе нужно будет надеть платье, моя радость. Уже пошли сплетни.

– Но я не могу пригласить Алису, если буду в платье! Мы тогда будем две девочки!

Мать была явно сбита с толку.

– Но ты должна быть в платье! Я купила ткань. Ты уже большая, это неправильно.

– Не надену! – Меня охватила ярость. Вдруг стало ясно, что именно мой двусмысленный костюм выделял меня из прочих в глазах Алисы.

– Но, радость моя…

– Не надену! – Глаза мои покраснели. Это была борьба за то, чтобы оставаться интересной личностью. Задрать подбородок, сражаться до последнего.