По следам древних кладов. Мистика и реальность - Евгений Яровой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя и частично, но курган сохранился до настоящего времени. И пока от насыпи остаются еще нетронутые части, ее нельзя считать окончательно изученной. Наверняка она таит в себе не одну загадку. По результатам исследований керченские жители стали называть Куль-Обу Золотым курганом. Это название появилось неслучайно и, возможно, является пророческим. Позволю сделать прогноз: в XXI веке курган будет докопан до конца и преподнесет еще не один золотой сюрприз!
Охота надрываться чудаку!
Он клада ищет жадными руками
И, как находке, рад, копаясь в хламе,
Любому дождевому червяку.
Во второй половине XIX в. грабежи курганов и других археологических памятников приняли такие масштабы, что правительство было вынуждено принять меры, ограничивавшие бурную деятельность искателей сокровищ. Порядок был установлен такой: нашел клад — иди, зарегистрируй его у урядника, тот вызовет ученых мужей, и если в находке нет ничего исторически ценного, забирай все себе. Если же случайно находили какой-либо ценный предмет или клад, то его изымали для науки, а нашедшему выплачивали денежную компенсацию. Хорошо известен случай, когда один крестьянин, распахивая надел, наткнулся на обложенный серебром шлем великого князя Ярослава Всеволодовича. За него он получил премию в размере 5 рублей, что соответствовало в то время стоимости одной коровы.
В 1866, 1883 и 1884 годах Министерство внутренних дел России даже издало три циркулярных предложения, в которых просило губернаторов «ни под каким видом не допускать кладоискательства и неизбежного от того разрушения памятников древности». При этом Министерство обращало внимание губернаторов на «непохвальную роль» в этом деле городских управ, которые «предпринимают кладоискательство, поручая раскопки лицам, совершенно невежественным в археологии». Исключительное право проведения и разрешения археологических раскопок в России «на землях казенных и общественных» передавалось по высочайшему повелению от 11 марта 1889 года Императорской Археологической комиссии, расположенной в Зимнем дворце Санкт-Петербурга.
Но по незнанию этого закона многие любители сокровищ обращались к губернской администрации, в городские думы и другие учреждения, владеющие землей, а также в различные археологические общества с просьбами официально искать клады. Но Императорская Археологическая комиссия обычно отказывала в разрешении раскопок с целью кладоискательства. Разрешения на исследования с научными целями она выдавала с большой осмотрительностью, и только лицам, хорошо известным своими трудами в области археологии.
Но и здесь были свои нюансы. Закон от 11 марта 1889 года ограждал от хищнических раскопок все земли, кроме частных. Для частных владельцев оставался в силе прежний закон, согласно которому «клад (открытое в земле сокровище) принадлежит владельцу земли». Таким образом, приоритет частной собственности был закреплен даже над государственными интересами. Другими словами, частные владельцы земли не обязаны были получать разрешение на поиск кладов на принадлежащих им землях. Они также могли свободно передавать право на раскопки другим лицам, независимо от их профессиональной подготовки. Заявление властей, что это не освобождает их от нравственной ответственности за последствия таких раскопок, было слабым утешением.
Шлем князя Ярослава Всеволодовича был случайно найден в поле
Боспорский статер из клада у станицы Гниловской
Жизнь показала, что неслучайно в России закон сравнивают с дышлом. Несмотря на довольно прогрессивное законодательство о кладах и исторических объектах, оно было малоэффективным. Незаконная торговля древностями развивалась в геометрической прогрессии. В немалой степени ей способствовал низкий культурный и образовательный уровень крестьян — основного населения страны. В России находки из древних курганов и случайно выкопанные горшки с античными или средневековыми монетами всегда считались кладами, а клады регулировались скорее не юридическими, а традиционными нормами. В этом отношении, например, типична история открытия одного крупного клада на Дону.
2 июля 1868 года семеро рабочих, ломавших камень для железнодорожного строительства в 11 верстах от Гниловской станицы, наткнулись на россыпь античных монет. Ошалевшие от такой удачи находчики распорядились кладом обычным русским способом. Набив деньгами карманы, они бросили работу и сразу же направились в сторону ближайшего питейного заведения. Часть монет они тут же спустили на водку по цене 10 копеек за штуку. Узнав о необыкновенной находке, сюда вскоре прибыли торговцы-евреи из близлежащего села Чалтырь. Они оперативно перекупили большую часть клада, предложив рабочим по 15 копеек за монету. Впоследствии строители сбивчиво и с большой неохотой отвечали на вопросы о своей удаче. В итоге цифры о количестве найденных монет разошлись кардинально — от 100 до 500 экземпляров. Полностью разошелся по рукам и редчайший клад. В течение двух лет евреи привозили редкие монеты в Керчь, где сбывали их из-под полы по 2–3 штуки. Оставшиеся экземпляры они продали позже в Одессе уже по 22 рубля за штуку, получив огромную прибыль. Видевшие их у перекупщиков ученые сумели лишь установить, что большая часть монет была изготовлена из электра (сплав золота и серебра) и принадлежала нескольким боспорским царям. Увы, расторопные торговцы без проблем распродали клад в частные коллекции, и он фактически погиб для науки.
Аналогичные случаи происходили практически во всех российских губерниях. Например, в 80-х годах XIX века мельник, арендовавший у помещицы Шеховцовой мельницу на реке Рать в Курской губернии, нашел в береговом откосе большой клад старинной золотой и серебряной посуды. Все обнаруженные вещи он сразу же распродал. На расположенном поблизости ратовском городище каждую весну находили вымываемые водой мелкие серебряные «гривенки», которые также сбывались торговцам. Однажды один кладоискатель-«знатец», явившись к помещику Щигровского уезда Маркову, показал ему кладовую запись. Из нее следовало, что где-то на земле помещика, в урочище Куний Верх, зарыт клад. По преданию, здесь делили добычу татары, возвращавшиеся из набегов на московские земли. После переговоров ударили по рукам: находку условились поделить пополам. Клад искали несколько дней, но в одно прекрасное утро «знатец» исчез неизвестно куда. Говорят, что в разрытой им накануне яме помещик отчетливо разглядел след от вынутого оттуда «сундучка»…
О размахе кладоискательства свидетельствуют и материалы Костромской ученой архивной комиссии. По ее сведениям, на берегу Палажного озера около сорока крестьян искали клад, но ничего не нашли. Зато их последователю повезло: ему удалось отыскать здесь несколько золотых монет. По кладовой записи копали клад и у села Петиньева. Нашли серебряную сбрую, какие-то старинные предметы и «костей да черепьев много вырыли». Куда делись находки — неизвестно. Добился своего и упорный кладоискатель из деревни Ерыкалихи. После долгих поисков ему удалось откопать корчагу серебра, из которой один из членов архивной комиссии приобрел две серебряные рублевые монеты Петра I и Петра II. И все! Можно с уверенностью утверждать, что в XIX веке основная часть кладов и отдельных ценных находок по-прежнему попадала не в музеи, а расходилась по частным рукам. Впрочем, самый крупный клад этого периода растащить все же не удалось.