Осколки мориона - Павел Владимирович Рязанцев

– Ах, это ты, сука…

Лисица сердито чихнула парню в лицо и спрыгнула с его груди. Попытавшись рывком подняться, Дмитрий обнаружил, что обездвижен. Его тело крепко привязали к какой-то поверхности – ни рукой пошевелить, ни голову повернуть.

– Что вы делаете?! Отпустите меня!!!– Дмитрий узнал бы визг Киры из тысячи – даже сквозь пение дюжины девушек в вышиванках, водящих вокруг голого дерева хоровод, и бормотание стариков. – Дима!!!

– Тотем Покровителя общины указал на Тех, чья жертва пробудит Природу от Спячки, – бухтел старик, стоявший перед древом – и перед Кирой, привязанной к его стволу. – Во благо Рода, Яви и Правды!

– Во благо Рода, Яви и Правды! – подхватили кругом.

Раздался звук рассекаемого воздуха, и на корни с бульканьем полилась кровь.

– Ди-и-ы-ы-ы… а-а-а…

– Нет… Нет! Уроды! Что вы…! – над Дмитрием нависли самодельные лисьи маски.

– Когда деревья снова станут зелёными, а небо очистится, ваши души воссияют в лучах Божественного Света, ибо жертва ваша была не напрасна!

В руках «лис» блеснули заточенные бычьи рога.

Десятки ударов во влажную плоть и безудержные крики предсмертной агонии возвестили о начале весны.

Корень проблемы

Он вышел наружу. Нескладный, низкорослый и толстый. Рождённый как издёвка над реальностью, что выпячивают одни и игнорируют другие. Собирать его по кусочкам было нелегко. Туда, где могла расцвести природная красота, вживлялись имплантаты, привлекательные сам по себе, но в общей картине выглядевшие жемчужинами в грязной жестяной банке.

Экватор вызвал затруднения. Понадобилось две недели, чтобы настроиться на полчаса работы над сердцем монстра. Самопровозглашённый Франкенштейн далеко не всегда получает удовольствие от своей работы. Однако он убеждён, что от «себя ему» больше нечего сказать.

Существо бросило миру вызов, явившись на суд людских глаз. Оно словно раздражитель, требующий реакции. Вопрос, нуждающийся в ответе. Артист, мечтающий об аплодисментах. Но мутный взгляд вызвал у случайных прохожих глубочайшее отвращение, а зов остался без ответа. Почти все кругом попрятали лица, скрывая друг от друга обличающее возмущение, дрожащие подбородки и слезы на горящих щеках. Каждый опасался, что другие прочтут на его лице беззвучное признание. Согласие с тем, что такое безобразие имеет место под солнцем; что все усилия лучших умов человечества, все попытки облагородить прямоходящую обезьяну – пошли прахом.

– Они не любят меня! Они ненавидят меня! – взвыл монстр с порога, вернувшись к создателю. – Почему, почему ты не сотворил меня красивым? Почему ты не сделал меня достойным их радости и восхищения?!

– Дело не в тебе, совсем не в тебе. – Бледный безумец выглянул в окно. Почти все люди внизу молча разошлись по своим делам, но некоторые остались и ждали.

– Что ты хочешь сказать?

– Вот что ты для них, – создатель поднёс к лицу карликового монстра предмет. Мельтешение пучков света на отполированной поверхности радовало и внушало тревогу одновременно.

– И только? – существо не могло поверить своим глазам.

Зеркало. Этим предметом было зеркало. А люди не хотели в очередной раз расписываться в собственной никчёмности.

Резиновые изделия жаждут крови!

1

В подворотне взвизгнул кот. Коллектив фабрики, уставший от безделья, моментально среагировал. Все сорвались с рабочих мест и, выбросив в мусорные баки начатую со скуки работу: чертежи, бухгалтерскую отчётность, заготовки и швабры – разошлись по своим коробкам. Охранник ушёл самый первый, и на то были веские причины: утром он женился по телефону на дочери бывшей (а может и не бывшей) порноактрисы и теперь со всех ног спешил к любимой тёще: шестидесятилетняя женщина – это самый сок!

Солнце село. Завод резиновых изделий опустел.

Ну, почти село. Ну, почти опустел.

Обворожительная бухгалтерша Фелиция, следившая за здоровьем и фигурой, решила не торопиться и своевременно перекусить. Пока челюсти перемалывали гамбургер с ещё живой жабой, с которой красавица имела некоторое внешнее сходство, на неё во все глаза влюблённо таращился Алексей Шаурмякин – не только по фамилии, но и по происхождению.

Всем известно, что шаурмяки – горячий и прямодушный народ. Горячий как жареное мясо и прямодушный как рулон лаваша. Алексей не был исключением.

– Фелиция, Фелиция… – мечтательно пропел начальник; заметив, что подчинённая напряглась, сладострастно крикнул: – Дай за так!

Диета – штука непростая, даже болезненная, и Фелиция – не надо её осуждать! – дала слабину. Отшвырнув в угол гамбургер с изрядно пожёванной жабой, Фелиция выхватила из рук Алексея «Так» – оздоровительный батончик с солёной карамелью под толстым слоем шоколадной глазури – сняла юбку и упёрлась локтями в стол. Кресло полетело вслед за ужином. В иных сигналах Алексей не нуждался.

Мучимый подступившей к горлу нежностью, Шаурмякин смачно плюнул в сторону возлюбленной. Сгусток коричнево-зеленоватой слюны угодил в край блузки поверх поясницы и обольстительно стёк по дряблой, морщинистой ягодице, оставляя блестящий влажный след. Фелиция вздрогнула и рыгнула. Алексей был доволен её реакцией, как и собой, и принялся за штаны. Ширинки не было, всё держалось на пожелтевших пластмассовых пуговицах. Достаточно расстегнуть всего одну, и все в радиусе десяти метров начинали пищать. А как иначе?

Но сегодня особый случай, и можно расстегнуть все пуговицы. Теперь осталось обезопасить себя от, несомненно, богатого внутреннего мира Фелиции, надев презерватив.

Пакетик всё никак не желал рваться, и Алексей вцепился в него зубами.

«Сделан кривыми руками нашего стахановца, а всё равно крепкий, сукин сын!»

Начальник пыхтел и выл, будто уже начал без партнёрши. Фелиция ждала и ела, ела и ждала. Устала ждать и оглянулась. Увиденное привело её в ужас и едва не лишило чувств.

– Стой! Не сметь! Не сметь!

– Что? – От неожиданности Алексей чуть не выпрыгнул из брюк. – Я его обязательно продырявлю, не волнуйся.

– Идиот! – Фелиция глядела на своего босса как на последнего академика. Не успел тот моргнуть глазом, как пакетик, по отношению к которому Алексей уже испытывал куда более сильные чувства, чем к бухгалтерше, полетел в угол. Жаба из недоеденного гамбургера среагировала мгновенно.

«Ух, какая здоровенная блестящая муха! Ик!»

– Удовольствие ж не то! – фыркнув, Фелиция вернулась в позу. Теперь-то можно начинать.

Стол затрясся, и весь этаж тоже. Жаба в углу зачарованно пялилась на чудное действо, в то время как кислота в её желудке, способная растворить не то, что фольгу, броню, стремительно разъедала упаковку презерватива.

2

В минуты, когда зубы Фелиции заняты оздоровительным батончиком уши, как правило, закладывало. И всё же она услышала крик за спиной. «Ожидаемый элемент кульминации» – подумалось Фелиции, и она успокоилась. Но где-то под скальпом, в полупустых катакомбах черепной коробки буркнула мысль: «Не то». Не