Взрыв Генерального штаба - Владислав Крапивин

— Я знаю. Мы бросим жребий. Кто вытянет короткий стебелек, прыгнет со скалы на камни. Понял?

Зорко вздрогнул в ответ. Взглянул наверх.

— Не с этой, — сказал Лён. — Здесь не очень высоко. Вон оттуда. — Он затылком показал назад, где изгибался в сторону моря желтый каменный рог высотой с пятиэтажный дом. Под ним было нагромождение ракушечных глыб. — Там уж наверняка… Я даю слово, что исполню жребий. А ты?

— Хорошо…

Зоркино «хорошо» прозвучало очень уж обыкновенно. Может быть, Зорко просто устал от всего этого. Лён, по крайней мере, устал. Даже спать хотелось.

Зорко обошел Лёна и, прихрамывая, двинулся к тропинке.

Они поднялись на каменные зубцы. Слева была крепость, справа дамба через пролив и белый праздничный город. Слышен был многоголосый шум рынка, звон колоколов, музыка.

А впереди было очень синее море.

Скала острым треугольником вдавалась в эту синеву. Туда, на самую оконечность, тоже вела тропинка.

Зорко глянул вопросительно.

Лён нагнулся, сорвал два сухих стебелька.

Грело солнце, трещали кузнечики и горьковато пахло травой «Конская грива».

— Вот смотри: длинный и покороче. Кто будет держать?

— Держи ты, — еле слышно решил Зорко.

— Ты мне доверяешь?

— Конечно, — слегка удивленно сказал Зорко.

— Тогда… вот. Тяни…

Зорко прислонил к плечу голову. Согнутым мизинцем почесал подбородок. Вздохнул и потянул…

— Короткий…

У Лёна колотилось сердце. Он съежил плечи и отошел на несколько шагов. Оглянулся через плечо. Зорко тоже смотрел через плечо. На него, на Лёна.

— Лён…

— Что?

— Там под правой пушкой, под лафетом… плошка с сухими кузнечиками. Я собрал для Тиви… Ты отдай ему…

— Ладно…

— Лён…

— Что?

— Ничего! — Зорко поддернул трусики и побежал к обрыву по тропинке, сильно работая локтями. Там, у края, он вдруг остановился. Почесался ухом о поднятое плечо и прыгнул вниз.

Это словно не он прыгнул, а сам Лён. Все в Лёне оборвалось, как при жутком падении во сне. И со всех сторон хлынул штормовой гул. Со свистом и режущим звоном. Лён сел на корточки, обхватил голову. А шум сменился пронзительной тишиной. И летел сквозь эту тишину откуда-то из дальней дали тонкий умоляющий крик:

— Лён!.. Помоги!.. Лён!..

Лён метнулся к обрыву.

Зорко висел в метре от кромки, цепляясь за выступающий камень (как бедняга успел развернуться в первый миг падения?).

Беспомощно болтал ногами, извивался. Лицо было запрокинуто.

— Лён…

Лён упал на кромку грудью. Отчаянно потянулся. Вцепился в тонкие Зоркины запястья (и вдруг вспомнил, как они с Зорко вытягивали на памятник Динку).

— Держись… Цепляйся коленом…

Он вытянул Зорко.

Оба лежали, уткнувшись лицами в жесткую траву. Дышали со всхлипами. Наконец Зорко выговорил, не поднимая головы:

— Думаешь, я испугался?

Лён молчал. Потому что так и думал.

— Я… просто я не успел сказать… Я не хотел так сразу… Лён, я знаешь что хотел?

— Что?

— Помнишь, мы придумывали сказку про месяц? Я сочинил конец. Обидно, если никто не узнает. Я тебе сперва расскажу, а потом уж…

— Иди ты со своим месяцем…

— Лён… Я зажмурюсь, а ты меня толкни. Ладно?

— Дурак.

— И зачем мы только встретились? — Это Зорко спросил с такой тоской, что Лён дернулся, как от ожога. И сел.

— Затем, чтобы помешать друг другу! Мы воюем! Ты и я! И наши страны! Мы дали клятву!

— Я понимаю… — Зорко тоже сел. — Но ведь мы же могли и не встретиться. Ну, подумай! Меня могли там оттолкнуть, и я не забрался бы на памятник. Это же вот такой случайный случай! — Он поднял к лицу два сжатых пальца, словно держал букашку.

— Это судьба, — тяжело сказал Лён.

— А если она ошиблась, эта судьба? Тоже споткнулась, как я на площади. Я же просто споткнулся, и тогда меня прижали к памятнику…

«А если и правда?..»

Это было послабление себе. Своей совести. И, наверно, даже отход от гвардейской клятвы. Но… вдруг судьба и правда споткнулась?

— Ты понимаешь, что говоришь? Если мы разойдемся, то каждый принесет противнику громадный вред! Я твоей стороне, ты моей!

— Понимаю… Но, может быть, твой вред обезвредит мой… И наоборот… Ведь так бы и было, если бы я там не запнулся!

— А как мы узнаем? — беспомощно спросил Лён.

— Что?

— Ну… что судьба споткнулась случайно?

— Пусть она и подскажет.

— Снова жребий, что ли?

— Конечно!.. Ну, а если она скажет, что нет, тогда уж я прыгну… Правда.

— Никуда ты не прыгнешь! Ты… просто дашь слово, что не пойдешь к своим. И про меня не скажешь никому… Уйдешь куда-нибудь подальше, где не найдут…

— Ага! И всю жизнь быть дезертиром! И эта штука будет сидеть в голове и напоминать! — Он хлопнул себя по лбу.

«Наверно, у него в памяти такая же схема, как у меня. Похожая. Тот же способ зашифровки…»

Лён встал.

— Пошли!

— Куда?

— Жребий должен быть самый точный, не травинки. Чтобы судьба не ошиблась снова.

Старик встретил их на площадке.

— Где это вы, господа, гуляете? В голом виде и без завтрака… И где вы так исцарапались?

Лён торопливо сказал:

— Дедушка Август, у вас есть бумага и карандаш?

— Что за вопрос! Я все же доктор наук… — Старик вытащил из брючного кармана блокнот для записи поправок хронометра. В блокнот был вложен плоский фломастер.

— Можно листик? — Лён схватил вырванный лист, разорвал на два, на четыре, на восемь квадратиков. — Дедушка Август, напишите на одном «нет», а на другом «да»!

— Зачем это?

— Мы играем, — сказал Зорко. — У нас получился спор, и судьба должна решить: да или нет? А про что — пока тайна…

Он говорил так живо, будто и правда игра.

— Ну играйте, играйте… Только не забудьте к обеду начистить картошки… А теперь отойдите, не подглядывайте.

— Ладно! — почему-то обрадовался Зорко. — А вы скатайте бумажки в шарики. Лён, идем…

Они отошли на пять шагов, встали к старику спиной. А тот сказал через полминуты: